Повесть о Сарыкейнек и Валехе
Шрифт:
Дома я, разумеется, не говорил, что подрабатываю на разгрузке вагонов. Но я испытывал постоянную усталость.
Где-то на середине разговора я вдруг отключался и приходил в себя оттого, что Сарыкейнек толкала меня в плечо:
– Встань, Валех. Разденься и ложись... Я постелила,
Сарыкейнек
Что происходит с Валехом? Он стал ужасно утомляться. У меня сердце болит, когда я вижу его, осунувшегося" с покрасневшими от бессонницы глазами.
Ведь знала, что работу в котельной и занятия в университете трудно совмещать.
Я всячески ухаживаю за
Он бодрится, старается не показывать своей усталости. Моя забота ему приятна, я вижу,
И все же...
Скорее б закончить институт!
У меня столько хлопот по дому, а у Валеха - с работой, что на студенческую жизнь у нас не остается времени. Сначала ребята и девчата приглашали меня на вечеринки, в туристские походы, но вскоре оставили меня в покое, видя мою вечную озабоченность и занятость. К тому же я была замужем, в отличие от многих сокурсников, и это невольно как-то отделяло меня от их интересов.
Но как бы нам трудно ни жилось, как бы мы оба ни уставали, - все ничего, если бы не наш злосчастный двор,
.. .В тот день Валех по дороге из котельной в университет забежал перекусить. Только он взял ложку, как со двора донеслись крики:
– Ах ты, развалина старая! Совсем ослепла, да? Тьфу на тебя!
Конечно, это был голос Забиты.
Тут же послышались шлепки и знакомый звук, похожий на придушенное куриное клокотанье.
Валех бросил ложку, распахнул окно.
Забита, схватив одной рукой жидкие белые космы матери, другой била ее по голове, по спине. И после каждого удара старуха издавала этот свой странный и страшный звук. Она даже не пробовала защищаться, только согнулась на ступеньках полуподвала, так что наружу торчала одна голова... На худом, с отвисшей кожей лице ее не было никакого выражения - боли, досады, стыда. Глаза смотрели в пустоту. Только губы время от времени размыкались, чтобы выпустить этот странный звук - не то вопль, не то стон.
– Послушай, соседка, что ты делаешь?!
– крикнул Валех в окно.
– Ведь она так стара и беспомощна...
Забита словно обрадовалась. Оставив старуху, она подбежала к нам и завопила:
– Какое твое дело, мне указывать?! Свою жену учи, чушка несчастный!.. Приехали черт знает откуда на нашу голову... Убирайтесь обратно в горы, к своим баранам! . . Во все нос суешь, чушка несчастный!
Валех рванулся к двери, я еле успела его схватить. Обняла за плечи, с трудом усадила на диван.
– Оставь ее. Не связывайся с глупой бабой, - шептала я, целуя его.
А во дворе еще долго раздавались истошные вопли Забиты, бранящей нас с Валехом.
Через некоторое время к нам зашла Месма-баджи.
– Не вмешивайтесь в дела этой Забиты, - посоветовала она.
– Эта скандалистка своим криком способна собрать всю округу. Так ославит да столько на вас наговорит, что. .. Однажды Вели тоже попытался защитить старуху, эта хамка такое стала вытворять, что мы
– Но как можно молчать?
– Валех все не мог успокоиться.
– Надо хотя бы сообщить в милицию.
– И это делали, - нахмурилась Месма-баджи.
– Но старуха боится дочери, да и, наверное, привыкла быть битой... Жившая здесь до вас Шура однажды пошла в милицию, но, когда оттуда пришли, старуха все стала отрицать: мол, никто меня не бьет, дочь меня любит... Она так и сказала - любит.
– Ничего себе любовь!
– Шура работникам милиции одно, старуха - другое. А Забита кричит, возмущается: дескать, соседи наговаривают на нее. Мол муж Шуры - вы представляете, какая клеветница!
– приставал к ней, к Забите! И потому Шура из ревности. ..
– К Забите приставал?!
– Я не смогла удержать смеха.
– Да. Потом побежала за бумагой, чтобы писать заявление в суд за клевету. Такой тарарам подняла, что капитан милиции не знал, что и делать. После этого бедная Шура седьмой дорогой ее обходила. Так что, - Месма-баджи покачала головой, - держитесь подальше от этой семейки, да и вообще от здешних обитателей. Я коренная бакинка, и, поверьте мне, во всем городе нет уголка, где бы собралось столько отсталых, темных людей!
Как несправедливо устроен мир, подумала я. Будь у кого-то из нас - у меня или Валеха - мать, мы бы носили ее на руках, надышаться б на нее не могли. А тут у человека есть мать, родная, и... Впрочем, какой она человек!
Когда Забита высовывалась из своего полуподвала и смотрела на нас трахомными красными глазами, она напоминала тех больших наглых крыс, которые обитали когда-то в норах нашей комнаты.
Как-то я возвращалась из института. И первое, что заметила, открыв ворота, - груду досок, наваленных на крышу нашего дома. Длинные эти доски нависали над дверью, и для того чтобы войти к нам, надо было согнуться в три погибели.
– Что такое?
– спросила я Санубар.
– Папа доски привез. Крытую веранду хочет делать,- ответила Санубар и покраснела.
Пришел Валех и тут же хотел покидать злополучные доски вниз, на улицу. Но я попросила этого не делать, подождать хозяина.
Наконец пришел старик.
– Дядя Агабашир,- подошел к нему Валех, - тут рабочие свалили доски как попало. Видите?
– Ну?
– хмыкнул старый бандит.
– Мы не можем пройти к себе.
– Почему?
– Как почему?
– Валех стал злиться.
– Нагибаться надо. Я бы ничего, но Сарыкейнек...
– Не принцесса,- осклабился Агабашир,- нагнется.
– Вползать в свой дом на четвереньках я не буду, - твердо сказал Валех.
– Никто тебя не звал сюда...
– Старик стал подниматься по лестнице. Уходи, откуда пришел.
– Стойте, у меня есть предложение, - повысил голос Валех.
Старик остановился.
– У вас тут много родных-знакомых. Давайте перенесем доски к ним. По мере надобности будете приносить. Я сам помогу.
– Глупое твое предложение.
– Старик сморщился.
– Свое имущество я не буду у чужих дверей держать.