Повесть о смерти

Лещ Дарья

– Но ведь ты больше не будешь им помогать? Раз уж они обращаются с тобой так жестоко? – я с надеждой посмотрела на нее.

Она кивнула, но, кажется, мы оба понимали, что все эти разговоры лишь до следующего домашнего задания или контрольной, на которой вполне себе спокойная Катя снова даст этой троице списать.

Мы долго шли вдоль центральной улицы, разглядывая витрины магазинов, в которые никогда не заходили, потому что были вынуждены любоваться этой красотой только снаружи, ведь денег на дорогие духи или сапоги у нас не было. Зато у нас была приятная беседа и искренний смех, заставлявший

редких прохожих оглядываться. И с каждом годом я почему-то понимала, что это важнее, уметь общаться с кем угодно и не боятся пошутить в новой компании. Сейчас подростки все реже обладают такими навыками, и представляя следующее поколение молодых людей, мне почему-то казалось, что мы – последнее поколение, которое умело улыбаться. Знаете, не для фотографии, снятую специально для фотоленты в очередной соцсети, а просто так.

Просто потому что на улице тепло, а душа – поет.

Когда я видела подростков в толстовках, наушниках, я все чаще начинала понимать, что мое поколение было последним, чьи фотографии были сделаны не на телефон. Мое поколение последнее, чей веселый смех прорывался сквозь призму пленочного фотоаппарата, умеющего дышать, жить и чувствовать, а не сквозь маленькое окошко смартфона, не умеющего ни дышать, ни жить, ни чувствовать.

Но общаясь с Катей мне хотелось верить, что я, конечно, ошибаюсь.

– Мы пришли, – заключила она, остановившись у трехэтажного здания.

– Ого, у вас ремонт? – я посмотрела на стены, имевшие теперь сливовый цвет, хотя раньше здание было светло–сиреневого цвета.

– Ты здесь училась! – воскликнула Катя и я смущено улыбнулась. Я действительно все детство ходила сюда три раза в неделю и пыталась стать художником. Вот именно, что пыталась.

Я изо всех сил хотела стать художником, а не рисовать.

Я хотела стать известным музыкантом, а не играть на гитаре.

Меня впечатляли только мечты о великом, а не сам процесс.

– Училась, – подтвердила и так очевидное я, – ну, пока.

– Спасибо, – Катя улыбнулась и пошла подниматься по ступенькам наверх.

А я смотрела на сутулую спину и понимала, что вряд ли в миг может закончиться то, что формировалось месяцами, если не годами.

Травля в школе – нормальное явление. Это явление не замечают учителя, игнорируют родители, а подростки получают власть над другими, может быть более слабыми подростками. Такие подростки считают себя умнее, сильнее и просто лучше, аргументируя это ровным счетом ничем.

Но насколько далеко это может зайти?

Я с ужасом оглядела комнату и увидела горстку таблеток и стакан воды на комоде, и эти таблетки были явно не для лечения.

Я молча наблюдала за тем, как Катя плачет, изредка поглядывая в сторону комода. Я бы хотела помочь, предостеречь, обезопасить ее, но даже если бы могла, не стала бы.

Если человек захотел уйти из жизни, он сделает это с первой попытки, и мои взывания о здравом смысле будут для него не более чем пустым звуком, не значащим ровно ничего.

Но ежели

человек хоть на секунду заколебался, хотя бы на минуту представил себя живым…

Живущим…

Скорее всего он сделает все что угодно, только бы почувствовать свежий воздух, лишь бы учуять любимый запах, и сжать в своей ладони ладонь близкого человека.

Катя вытерла слезы и подошла к комоду. Я с шумом вдохнула, та взяла воду и залпом выпила, с громким стуком поставив стакан рядом с горсткой смерти.

Странно, как одна таблетка может помочь тебе уснуть, а горсть – умереть.

Странно, как одно обидное слово пролетает мимо твоих ушей, а десяток таких слов заставляет задуматься о смерти.

Но я всегда говорила, сильный выживает, слабый погибает.

Зачастую сила – это ум.

Осознание.

Я посмотрела еще раз в эти красные от слез сверкающие в свете разблокированного телефона глаза, и сказала себе «она справится». Отошла от балкона, собрав волосы в хвост. С каждой минутой становилось холоднее, а ветер усиливался, будто надвигалась буря.

Ураган, который я не смогла не остановить.

Глава 4.

В последний учебный день я нехотя открыла глаза и выключила звенящий уже не пойми сколько будильник.

– О нет, – я подскочила, увидев на часах девять часов. Я точно опоздала в школу, да еще и на какой урок – литературу!

Быстро натянув джинсы и толстовку я сунула ноги в кроссовки и побежала в сторону школы. Утро было прекрасным, знаете, если бы не одно «но», я опаздывала! И опаздывала довольно сильно. Я даже не могла вспомнить, почему не выспалась.

Ах, да, вспомнила, я до трех ночи старалась привести свое сочинение в более ли менее презентабельный вид.

Сочинение…

Возвращаться было уже поздно, ведь я уже изо всех сил поднималась на третий этаж, чувствуя, как сердце вот-вот выпрыгнет из груди, ведь утренний фитнес по крутым лестницам в моих планы не входил.

– Александр Александрович? – я заглянула, приоткрыв дверь кабинета. – Я опоздала, извините, я войду?

– Проходи, – он кивнул и взглядом провел меня на свободное место.

– Итак, как вы знаете, – он кажется продолжил на том месте, где остановился, когда в проеме появилось красное лицо, окруженное рыжими волосами, – наше чудесное расписание составлено таким образом, что сегодня первым уроком у нас с вами литература, потом – ваши остальные предметы…

– А потом, – он продолжил, окинув взглядом класс, на секунду задержав внимание на мне, – вы возвращаетесь в этот класс, и мы готовим декорации для сегодняшнего литературного вечера.

Я понимала всю безвыходность ситуации, ведь отпроситься с пробного экзамена по математике, который должен был состояться у нас после этого урока я не могла, а отпрашиваться с урока литературы не хотелось, ведь совесть так и говорила мне «Ты и так опоздала»!