Повесть о советском вампире
Шрифт:
– Как это она у тебя подстреленная летит? – спросил Фролов.
– А ничего, – ответил мужик, – оклемалась и летит. Хватит ржать, господа хорошие, – обратился он к своим товарищам, но те опять засмеялись от такого его замечания. – Дайте людям историю рассказать!.. Ну вот, приходим мы с кумом в пещеру. Видим, а в пещере сундуки кованые, полные всякого добра. Обрадовались мы с кумом. Поедем мы теперь в город. Будем мы богатые. Слуги нам будут служить, а мы будем водку пить и веселиться. Взяли мы и на радостях подстрелили эту уточку, пожарили на костре и съели. Утром просыпаемся – ни сундуков, ни добра. Видишь, мил человек, какая была уточка, хотела нас обмануть!..
– Ну
– Куда же вам пора? Ай спешите куда? – спросил мужичок.
– Да нет, не спешим, а и задерживаться нам не нужно, у нас дело есть, – объяснил Фролов.
– Да знаем мы, какое у тебя дело! Вон твоя уточка, такая теплая вся! Может, с нами поделишься? А то мы так сидим у костра, темнота вокруг – и никого! – предложили мужички.
– Чем это я поделюсь? – удивился Фролов.
– Да ты не лукавь – мы ведь все видим, все понимаем, свой свояка видит издалека! – заулыбался мужичок. – А тут на всех хватит! – он посмотрел на Иевлеву и жадно сглотнул.
Иевлеву тоже почему-то эта ситуация смешила. Она, конечно, не давилась со смеху, как придурковатые товарищи рассказчика, а улыбалась довольно сдержанно. Фролов спросил:
– Так вы чего, мужики, по этой части?
– Да по этой, по этой, – отозвались мужики.
– Кровь, стало быть, пьем? – спросил Фролов.
– Пьем понемногу, мил человек, пьем, когда есть, – признались мужички.
– Что, наверх ходите? – уточнил Фролов.
– Наверх не ходим, силы уже не те, – признались мужички. – Тут сидим, ждем, авось кто мимо пройдет. Вот и дождались! Спасибо тебе, мил человек, а то мы уже давно ждем.
– Вот ты скажи, – спросил Фролов, – как ты такой стал? И как вы, мужики, такими стали? А то я не помню, отчего это у меня, а интересно было бы узнать.
– Ну, – сказал рассказчик, – это у всех по-разному бывает. Меня мальчишкой баба укусила в лесу. Страшная такая была баба, откуда она взялась, не пойму. Я еле до дому дополз. Но потом ничего, пришел в себя, вырос, женился, детей нарожал. Потом стал на людей кидаться. Меня мужики цепами забили и в лесу закопали. Я сначала в этом лесу жил, потом пришли какие-то двое, меня из леса выгнали, и я в пещере теперь живу.
– Какие двое? – спросил Фролов.
– А я даже не знаю, – ответил мужик. – Один с бородой был, другой гривастый и тоже с бородой.
– Карл Маркс и Фридрих Энгельс, – тихо заметила Иевлева.
И тут засмеялся уже Фролов. Иевлева с любопытством посмотрела на него: смеющийся, он совершенно не соответствовал образу неживого человека.
– Веселая твоя уточка, – сказал мужик, – это хорошо.
– То есть, – спросил Фролов, – ты еще при жизни таким стал?
– Да, при жизни. Я сначала сам не понимал, что это со мной такое, а потом, когда понял, у меня на этом свет клином сошелся, лучше водки, лучше бабы, лучше денег – лучше всего!
– Ну, а товарищи твои? – спросил Фролов.
– Ванька-то? – переспросил мужик. – Ванька с деда-прадеда такой! У них это семейное. Вон Кондрат, он умом тронулся. К ним домой какой-то наш брат захаживал, к его больной матери, вот он однажды ночью увидел – мать лежит полумертвая, а у того вся рожа в крови. Он его сначала крестом погнал, мать выходил, зажил нормально, чин-чинарем. А потом – умом тронулся! Тронулся он умом и стал всем говорить, что у него в животе колесо и, когда это колесо крутится, с небушка на землю снег идет. А когда в другую сторону крутится, тогда солнышко греет, а снег тает. Заперли его в больнице, и он там помер. А уже потом
Фролов подумал и сказал:
– Я, наверное, как Кондрат. Тоже увидел однажды, вам неинтересно что и где. А ты скажи, Кондрат, ты помнишь, как ты стал ходить?
– Нет, – ответил Кондрат, – я только смотрю, иду куда-то. И только сначала меня к могиле сильно тянуло, потом прошло.
– Ну и что, – перебил первый мужик, – долго мы еще так будем сидеть?
– Да нет, – ответил Фролов, – нам пора, бывайте, мужики!
– Что ж ты такой жадный? – обиделся рассказчик.
– Да нет, – сказал Фролов, – я не жадный, просто это не то, что ты думаешь.
– Как не то? – удивился мужик. – Теплая же!
– Говорю тебе, это не то, – ответил Фролов, – ты посмотри лучше, может, поймешь.
– Все ты торопишься, все спешишь куда-то, – сказал мужик.
Он встал. Навис, наклонившись, над сидевшей Иевлевой и просипел:
– А ты что скажешь, барышня?
Иевлева ничего не сказала. Хорошо рассчитанным движением, точно и хлестко, она ударила его кулаком по физиономии. И сама удивилась, какой получился сильный удар. Во рту у мужика что-то хрустнуло. Он выпрямился, отошел. Полез пальцами к себе в рот, вытащил оттуда что-то и долго это рассматривал.
– Мама ты моя родная! – сказал мужик. – Самый главный мой зуб! Как же я теперь питаться буду?
– Ты не расстраивайся, – сказал Фролов, – пока кто-нибудь мимо пройдет, у тебя другой отрастет.
– Что ж ты сразу не сказал? Надо ж было так сразу и сказать! Она, мол, не того.
– Так я говорил, только ты ж не понял. Ну теперь ты хоть понял? – спросил Фролов.
– Как зуб выбили, понял, – признался мужик.
– Ну и слава богу, что понял. Бывайте, мужики, – попрощался Фролов.
Фролов встал, взял поднявшуюся тоже Иевлеву за руку. Они пошли спокойно по берегу. Сидящие у костра смотрели им вслед с пониманием и гнаться за ними не собирались.
– Да, – сказал Фролов, – так это именно со мной и было.
Он рассказал ей, как умирал обгоревший танкист, и про капитана, который умел приклеивать назад оторванную голову – все то, что он рассказал подполковнику и директору совхоза.
– И с тех пор, – говорил он, – что-то со мной произошло. Я был какой-то не в себе. И так не в себе и прожил всю жизнь. И воевал – был не в себе. И вернулся – не в себе. Женился – сам не понимаю зачем. Все женились – и я женился. Потом жена умерла. Ну, умерла и умерла, я особо по ней не плакал. Так как-то жил со дня на день. Потом умер. Потом стал ходить и опять жил со дня на день. Если б не ты, я б так ничего и не понял! Этот голод во мне, который меня воскресил, он ко мне перешел от того капитана-вурдалака еще тогда… когда я молодой был. Перешел и так и жил во мне. Голод пришел ко мне от него, но то, что я могу понимать, это свойство пришло ко мне от тебя. Это свойство такое человеческое – понимать. У одного есть, у другого нет. Как цвет волос или высокий рост. Один – рыжий, а другой – нет. Один – высокий, а другой – невысокий. Это дар от природы. У одних – есть, у других – нет. У тебя – есть. Твой дар. Один смотрит – понимает, другой смотрит – не понимает. Как этот баран у костра. Уточка!.. Вот и подождет теперь. Такой зуб отрастает лет пятьдесят… А ты смотришь – и понимаешь. И от тебя это перешло ко мне. Поэтому я не превратился в старого петуха, как эти трое у костра. Поэтому большой беды не наделал. Что наделал, то наделал, но только это! А эти у костра – они много человеческой крови выпили. Я могу уйти обратно, а они не могут. Так и будут сидеть! От одной мысли дурно становится.