Повесть о Воронихине
Шрифт:
Из десяти книг Витрувия, составлявших цельный единый труд «Об архитектуре», Воронихин узнал как общие принципы строительного искусства античного мира, так и отдельные частности технического порядка, свойства и качество строительных материалов и применение их.
И не только эти сведения привлекали Воронихина, поставившего себе цель быть зодчим, он внимательно изучал по Витрувию и Альберти технические приемы и механические приспособления, без коих в строительстве зданий обойтись невозможно. Интересовался даже метеорологией, влиянием определенных климатических
Целые дни и вечера Андрей проводил в библиотеке, тщательно выписывая из книг и запоминая изречения древних зодчих о том, как они соблюдали пропорции зданий, как мостили полы, как сочетали архитектуру и ваяние в целях придания красоты строениям. Иногда Павел и Ромм, отвлекаясь от бурно протекавших событий, просматривали из любопытства записи, чертежи и рисунки Воронихина и одобряли его настойчивость в учении.
Павел спрашивал, что означают эти не понятные ему колеса, рычаги и наброски неких конструкций, напоминающих запутанные геометрические фигуры. Воронихин вкратце объяснял их назначение.
– Вам, Павел, это знать не обязательно, ибо в жизни вашей не пригодится: здесь вот чертеж тимпана с водоподъемными колесами для откачки воды из земных углублений, выкопанных для фундаментов; а это вот чертежи подъемных приспособлений для передвижения и поднятия тяжестей… Все надо знать не только о пользе их применения, но и конструкцию устройства этих и подобных им приспособлений.
– В час добрый, Андре, в час добрый. Будь успешен. Как говорится, тебе и книги в руки… А мы сегодня с учителем моим Роммом тоже изучали, однако не допотопного Витрувия, а слушали речи знаменитых современников Мирабо и Байи – этих любимцев мятущейся публики.
– Ну и что выслушали? – хладнокровно спросил Воронихин.
– А прежде всего, от этих людей, не боящихся ни виселицы, ни расстрела, мы слышали, что все люди рождаются вольными в рассуждении прав равенства, а права сии суть: вольность, собственность, безопасность и противоборство угнетению!.. И что всякая верховная власть имеет основание свое в трудовом народе… Париж рукоплещет этим ораторам. А ты приметил, Андре, сегодня наш Жильбер необычаен?..
– Да, он что-то энергичен и, кажется, чем-то возбужден?
– Еще бы! – отозвался Павел. – Из провинции приходят известия, радующие парижан, разумеется, и Ромма.
– В чем суть их?
– Из Оверни, где мы были на родине Жильбера, сообщают о великих беспокойствах: крестьяне громят помещиков. В Бретани истреблено огнем двадцать шесть замков. В Керси и других местах чернь свирепствует, убивая богатых землевладельцев…
– Не ново, – спокойно ответил Воронихин, – и никто не знает, чем все это кончится. Мятежный дух российской пугачевщины вихрем несется по Франции. Только надолго ли?..
– Да, и возможно успокоится, но с тем, чтобы с новой силой воспрянуть. Народ, отведавший свободы, трудно угомонить силой. Порядок восстановится законами, принятыми большинством. А это что у тебя такое в тетради начертано? – спросил Павел, взглянув мимолетно на воронихинские чертежи в тетради.
– Это просто
– Очень важно! – воскликнул Павел, – есть слухи, что народ будет громить Бастилию, побываем там, Андре, посмотрим, не будут ли такие штуки там пущены в дело?..
– Не думаю, – опять сухо и равнодушно ответил Воронихин.
– Почему?
– Гнев народа сильнее стенобитных орудий. Мир дунет – ветер будет, мир плюнет – море будет. Мирская сила – страшное и великое дело совершить может. Зачем в Париже «тараны»?..
– Да, да, зачем «тараны», и без них падут тираны! – весело срифмовал Павел и не тревожил более расспросами Андрея, увлеченного своими делами и заботами.
Как ни занят был Жильбер Ромм происходившими политическими событиями и каждодневным участием в них на собраниях и диспутах, изредка находил он время для Андре и Попо, которым, объезжая Париж, показывал достойные примечания памятники архитектуры.
Ромм любил свою родную Францию, ее народ, он превосходно знал историю своей страны, отлично был знаком с искусством, сосредоточенным в столице Франции. Повидав многое в поездках по России со своими питомцами, он не хотел остаться в долгу перед ними у себя на родине. Не раз, выбрав свободное время от повседневных суетных дел, Ромм отправлялся с нами осматривать город, сопровождая экскурсы эти подробными объяснениями из истории Парижа. Однажды по крутым каменным лестницам поднялись они на балкон к химерам, что на соборе Парижской Богоматери. Был ясный день. Улицы и кварталы четкими прямыми линиями раскинулись перед ними.
– Друзья мои, – сказал Ромм, обращаясь к Воронихину и Строганову, – начнем осмотр парижских памятников искусства с этого замечательного произведения архитектуры и скульптуры. Вот они – знаменитые химеры. Они расположены вокруг башен. Опираясь на балюстраду, эти чудовища склонились, смотрят вниз на прохожих, вызывая к себе отвращение своим внешним омерзительным видом… В облике химер представлены враги церкви, противники христианства. Надеюсь, меня и вас они могут интересовать лишь как произведения искусства?
– Безусловно! – отозвался Павел Строганов, приблизившись к рогатому с бараньей головой дьяволу, высунувшему язык.
– Вероятно, каждое из этих чудовищ, созданных ваятелем по заказу церкви, имеет свое объяснение, назначение и обоснование? – спросил Андре Жильбера.
– Я не смогу исчерпывающе ответить вам. Химер так много и не каждый церковный служитель мог бы своим ответом удовлетворить ваше любопытство, – сказал Ромм. – Однако об этом дьяволе, что привлек внимание Попо, могу сказать: это тот самый дьявол, который, судя по сказкам нашего духовенства, носил по свету на своем крыле святого Антония, показывая ему чудеса мироздания. Когда Антоний спросил дьявола – «Какая цель этого полета над вселенной?» – дьявол посмотрел на него грустно, ответил: – «В мире нет никакой цели!..»