Повесть о юности
Шрифт:
Вступала в свою силу весна, приближался конец учебного года. И в «Совете дружбы» возникла новая идея: отметить конец учебного года, организовав перед началом экзаменов совместную прогулку за город. Идея понравилась, только в «Совете» долго спорили, какой должна быть эта прогулка и куда. Одни предлагали экскурсию в Абрамцево, в бывшую усадьбу Аксакова, или в Мураново, усадьбу Тютчева, другие — в Кусково, а третьи — просто в природу. Большинство склонялось к последнему варианту.
— Уж если за город, так за город, а музеи мы и в Москве видели!
— А куда за город?
Саша Прудкин предложил послать на разведку,
— А заодно погулять и самим! — заметил Игорь Воронов.
— Почему самим? — обиделся Саша.
— Ну, конечно: три мальчика и три девочки. Дело ясное!
Борис поставил этот вопрос на комсомольском собрании, и там проект Саши Прудкина, к большой радости Полины Антоновны, разгромили в пух и прах.
— Вы хотите в другом варианте повторить вечеринку? — спросил Игорь. — Мы этого больше не допустим! И дружбу коллективов разменять на дружбу парочек не дадим!
Кое-кто из ребят начал было с ним спорить, но его во всем поддержал Борис, и на комсомольском собрании решили: разведку произвести самим, а потом пригласить девочек. В первое же воскресенье три друга — Борис, Игорь и Валя Баталин — поехали за город, по Савеловской дороге, где меньше дач, больше лесов и свободы.
Сели в поезд — и сразу превратились в ребят, в детей, очутившихся на воле, на просторе, на свежем воздухе. Уже из окна вагона они любовались полями, лесами, только еще покрывающимися зеленью. Вот на темном фоне елового леса, зубчатой стеною ставшего поодаль, точно искусный художник наложил тончайшей кистью прозрачное зеленоватое облако. Это еще не зелень, это зеленый дымок, это только-только распускающиеся березки. Вот осинка со стройным серовато-зеленоватым стволом развесила длинные сережки. А вот черемуха! Еще немного — и она зацветет своим пышным, дурманящим цветом.
«Хорошо!» — думают ребята. Им, прожившим зиму в городе, весенний мир представляется каким-то ненастоящим, — стоит только к нему прикоснуться, и он скажется призрачной красивой декорацией.
Но вот они сошли с поезда, прикоснулись к этому миру — и все оказалось настоящим, живым! И березовые листочки, оказывается, удивительно пахнут чем-то горьковатым и прилипают к рукам. И осинка, как оказалось вблизи, тоже развернула красноватые листочки, прозрачные, нежные.
А вот овраг! Он дик и глух, он весь зарос черемухой.
— Ух, и хорошо здесь, когда все зацветет! — неожиданно проговорил Игорь.
Друзья стояли на краю оврага, и смотрели, и впитывали в себя запахи весны и краски родной природы.
— Овраг имени… — говорит Валя Баталин.
Он романтик, он не может просто смотреть и любоваться. Ему хочется связать все, что он видит, с тем, что таится в душе.
—…имени Юли Жоховой! — колюче улыбнувшись, закончил за него Игорь Воронов.
У Вали на лице смущение, но он не умеет врать.
— Ну что ж, Юли Жоховой! — соглашается он, стараясь за этой простодушной откровенностью спрятать правду.
И началось: «поляна имени Нины Хохловой», «опушка имени Люды Горовой», «ручей имени Лены Ершовой», «озеро имени Тани Деминой».
— А это озеро или болото?
— Озеро!
— Ну, конечно! Разве может быть болото имени Деминой!
Борис посмотрел на Игоря. Чего это он?.. Вот черт! Над всеми
Всем троим ясно, что лучшего места для прогулки не найти, но они забыли уже, зачем приехали, — бродят по лесу, наслаждаясь тем, что могут просто гулять и ничего не делать.
Погуляли — легли на поляне, среди рассыпанных по ней одуванчиков, стали смотреть на небо. День веселый, улыбчивый, выглянет из-за облака солнце, улыбнется, спрячется, опять выглянет. Брызнул дождик, но быстро прошел.
Говорили о предстоящей прогулке, о приближающихся экзаменах, о девочках — старались определить их «сущность».
Все сходились на том, что коллектив у девочек не так организован, как у мальчиков, что Нина Хохлова важничает и «много из себя воображает», что староста класса Инна Вейс, наоборот, «ничего из себя не воображает, девчонка, как девчонка», что Лена Ершова, главный редактор газеты, умничает, «вроде нашего Рубина, хотя попроще», а Юля Жохова…
— Ну, как ты понимаешь Юлю Жохову? — в упор спросил Валю Игорь.
— Юлю? — переспросил тот.
— Да! Юлю! — Игорь прямо, не мигая, смотрел ему в глаза.
— Во всяком случае… она не умничает и не важничает, — осторожно ответил Валя.
— И не скромничает, — в тон ему добавил Игорь и засмеялся.
Смех этот разозлил Валю, и он уже убежденно и горячо возразил:
— Зато она естественная.
— Она-а?.. Прыг-скок да ха-ха-ха — думаешь, это естественно? Искусственно все это, и ничего в ней естественного нет. Ты как, Борис?
— Живописное существо! — уклончиво ответил тот, а потом, подумав, добавил: — Такие Юли на первый взгляд выигрывают, а на второй проигрывают.
Всем нравилась Люда Горова, и все удивлялись, почему не она у девочек секретарь комсомола.
— Эта — вроде Игоря: дюже старательная! — пошутил Борис.
— Я вот тебя! — Игорь навалился на Бориса, началась возня.
Повозились — пошли дальше. Перешли ручей с холодной и чистой водой, звонко бормотавший что-то на мелком каменистом перекате. Игорь присел на корточки и стал копаться в камнях — он оказался любителем их. Рядом с ним присели и остальные. Сравнивали гнейс и гранит, полевой шпат и песчаник и собирали куски белого, как сахар, кварца. А вот кремень со следами какой-то окаменелой ракушки!.. Потом оказалось, что рядом с перекатом — целый бассейн, море! И вот уже по морю поплыли корабли — щепки, кусочки коры — целая эскадра. По ней тут же открыли огонь — те самые песчаники и гнейсы, которые только что так заботливо собирали, великолепно сослужили службу в качестве снарядов дальнобойных орудий.
После «морского боя» пошли в лес, увидели двух белок и долго наблюдали за ними — как они прыгают с елки на елку, гоняются друг за другом.
Так в ребячестве прошел день и так же, по-ребячески, закончился.
Они направились на станцию, чтобы ехать домой, в Москву, вышли на железнодорожную линию и зашагали по шпалам. Заходящее солнце путалось среди вершин, среди тонкого кружева зеленеющего, по-весеннему еще прозрачного леса, отсвечивая на рельсах, уходящих далеко-далеко вперед. Где-то там должна быть станция, где именно — точно неизвестно, но где-нибудь должна быть. На душе было то хорошее безразличие, которое приходит в минуты самого полного, безмятежного отдыха. Шли и болтали.