Повесть о юности
Шрифт:
Ольга. Климовна встала, быстрым, порывистым движением открыла шкаф и достала узелок с разными семейными реликвиями. Муж недовольно скосил на нее глаза, но она решительно махнула на него рукой.
— Ну-ну, ладно! А чего не похвалиться, если есть чем хвалиться? И кто она нам? Чужой человек, что ли? Учительница! Должна она знать, кто есть у ее ученика отец? Вот пусть и знает. Вот! Вот!.. Что ни город, то благодарность!
Ольга Климовна одну за другой выкладывала перед Полиной Антоновной поблекшие фотографии, видавшие виды грамоты, бумажки, на которых
— Потрепались твои благодарности! — пошутила Ольга Климовна.
— Да я и сам потрепанный стал! — шуткой на шутку ответил муж.
— Ну-ну!.. Я тебе дам — «потрепанный»! — с той же шутливой строгостью накинулась на него жена.
— А что? Молодое растет, старое старится… Законно!
— Ну-ну!.. Законно!.. Нам детей еще до дела доводить нужно. Сама я неученая, а хочу, чтобы дети наши настоящими людьми были.
Разговор зашел о детях.
Младшая, «послевоенная», сидела и тоже смотрела на непонятные ей бумажки и фотографии.
— Мама!
— Аиньки? — отозвалась Ольга Климовна.
— Этот дядя — генерал? — спросила девочка, указывая на фотографию бравого усатого солдата.
— Ух ты, моя крохотуля! — мать обняла и прижала ее к себе.
Старшей из детей была дочь Надя. Она вошла во время разговора, скромно поздоровалась с Полиной Антоновной, положила на письменный столик портфель с книгами и, подвязав красный в белую полоску фартучек, куда-то вышла, очевидно на кухню.
— Поздно, а за ум все-таки взялась! — кивнула ей вслед Ольга Климовна. — Кончила семь классов! — и ни в какую! «Не хочу больше учиться, работать хочу!»
— Возраст такой, не поняла самое себя! — коротко заметил Федор Петрович. — А мы не настояли.
— Ну, не настояли! — согласилась жена. — Да ведь как настоишь-то? Палки у нас теперь не существует. И правильно это: добрее слово крепче колотушки. А тут — товарки! Товарки ее, я считаю, и сбили. Знаете, девушки-попрыгушки, одна за другой, одна за другой, как стайка! А теперь поработала на производстве, — нет, говорит, хочу учиться. Сама дошла! Вот, теперь и работает и учится. Ей бы, девичье дело, погулять, а она — с книжками.
— Что значит «девичье дело»? — возразил муж. — А учиться — не девичье дело? С этим вся жизнь связана.
— Ну, а девичье дело — особое, что ни говори! — стояла на своем жена.
— А с Борисом как? — спросила Полина Антоновна.
— А с Борисом что ж? С ним у нас тоже разговоры были, — ответил отец, а потом, подумав, добавил: — Объясните вы мне вот что, Полина Антоновна: почему у нас так выходит — программы одни, а школы разные.
— Да, Федор Петрович, случается! — Полина Антоновна задумалась на минуту, не зная, как лучше объяснить это не до конца понятное и ей самой явление.
Она немного знала школу, в которой раньше учился Борис, — была в ней на одном обследовании, знала ее директора. Директор был слабый, растерянный человек, не имевший системы
— Да! Часто бывает и школа виновата. Бездушие, формализм, неумение… Бывает!
— А от школы, я считаю, и к детям настроение передается, — сказал ей на это Федор Петрович. — Я по своему Борису смотрю. Школа прежняя у него была… как вы и сами говорите, плохая школа. Ну и он… Тоже было крылья опустил в седьмом. И товарищи такие нашлись — абы прокоротать семилетку, а там как-нибудь. Ну, тут я скомандовал поворот, направление пришлось дать, как нужно. Потому, я сам на себе испытал, что значит в жизни образование.
— Ведь их, знаете, Полина Антоновна, — показала Ольга Климовна на мужа, — их семь человек от отца с матерью осталось! Он старший. Изба у них словно рваный лапоть была, и жили они — ну, как это говорится? — хрен да лук не выпуская из рук. Всех пришлось ему вытягивать, всех к месту определять. И все кто чему выучился — и инженер есть, и агроном, и по строительной части братень у него на Дальнем Востоке работает, а сам вот литейщиком стал.
— Что ж, это прекрасная специальность! — сказала Полина Антоновна.
— И, скажу я вам, большой квалификации требует! — оживился хозяин. — Ведь я как рос? Я, можно сказать, практически рос, по всем ступенькам прошел. И разливальщиком был, и стерженщиком был, в земледелке работал, и на формовке работал, и на очистке. После войны бригадиром назначили, а теперь вот на мастера выдвигают. А только вижу — большого горизонта у меня нету.
— На курсы поступает, — не без гордости добавила Ольга Климовна.
— Я вот и сыну об этом говорю, — продолжал Федор Петрович, не обратив внимания на замечание жены. — Чтобы на большую дорогу в жизни направление брать — вот о чем разговор идет. Тут по-серьезному нужно браться, а не то что вразвалочку. А не хочешь, говорю, тогда другую дорогу выбирать нужно.
— Какую это другую? — насторожилась Ольга Климовна.
— Дорог много! — уклончиво ответил отец. — И по рабочему пути если пойдет, тоже ничего зазорного нет.
— Учиться должен, вот ему вся и дорога, а не футболы гонять! — категорически заявила Ольга Климовна, пресекая этим какие-то, очевидно давнишние, семейные споры.
Федор Петрович промолчал, но потом, видимо решив, что учительница действительно свой человек в доме, добродушно кивнул ей на жену, словно хотел сказать: «Горячая она у меня, а понимать всего не понимает».