Повесть о юности
Шрифт:
— Мысленно! — разъясняет Валя. — Смотришь на доску и представляешь расположение фигур.
— Так это же очень трудно! Все нужно держать в голове!..
— Вот и интересно! Пошли мы с ним, с этим товарищем, в Парк культуры, взяли шахматы и сели за столиком. Фигуры рядом лежат, а мы смотрим на пустую доску и думаем. Подошел один мальчишка, посмотрел, пожал плечами, ушел. Потом остановился другой, за ним третий. Стоят, смотрят. А мы называем ходы, мысленно берем фигуры. Ну, а потом поссорились.
— Почему?
— Ошибся кто-то из нас. Я его обвиняю, а он меня. Я-то
— А с папой вы играете?
— Нет. Ему некогда.
— А вы как с ним, дружите?
— Ничего…
— А с мамой?
— Ничего…
Так интересно развернувшийся было разговор кончился почему-то бессодержательным «ничего». Валя стал отмалчиваться или ограничиваться короткими несвязными ответами. Он снова походил на того буку, которого Полина Антоновна привыкла видеть в школе.
От Вали Полина Антоновна решила заглянуть и к Игорю Воронову — это было совсем рядом, по соседству.
Дом, в котором жил Игорь, был старый, предназначенный на слом. Полине Антоновне пришлось подниматься на второй этаж по очень неопрятной лестнице со стертыми каменными ступенями. Дверь выглядела тоже неказисто: исцарапанная и исписанная мелом. Звонка не было, и на стук Полине Антоновне открыла женщина с таким выражением лица, точно она только что лизнула горчицы. На вопрос, где живут Вороновы, она молча ткнула рукой и ушла. Медленно двигаясь в темном коридоре по этому направлению, Полина Антоновна остановилась перед дверью, из-за которой доносился громкий разговор. Она сразу узнала жесткий голос Игоря.
— А куда ты опять собираешься? Вчера гуляла, в воскресенье гуляла, нынче опять собираешься?
В ответ ему девичий, демонстративно беззаботный голос напевал какую-то легкую мелодию. Игорь продолжал с нарастающими нотками гнева:
— Мама приходит с работы, идет в магазин… Я хожу в магазины, а почему ты… почему ты ничего не делаешь?..
В ответ на это песенка зазвучала еще громче и еще беззаботней.
— Птичка! — пренебрежительно проговорил Игорь.
Полина Антоновна постучала. Ей открыла девушка в шелковом, цвета беж, платье.
— Вам кого? — спросила девушка.
— Я учительница Игоря.
— А-а! — улыбнулась девушка. — Проходите! А мы с ним воюем. Не знаю, как только вы его учите, злюку такого!
Игорь посмотрел на сестру и в самом деле злым взглядом, но ничего не ответил, сдержался. Он встал из-за обеденного стола, где были разложены его книги, а рядом — книги младшего братишки, который сидел тут же, заткнув уши пальцами. На это Полина Антоновна сразу обратила внимание — у детей не было отдельного рабочего столика. Но, оглядевшись, она поняла, что столик этот, пожалуй негде было бы и поставить: комната была маленькая, квадратная, заставленная необходимыми в быту вещами — койками, стульями, шкафами.
— А может, зря вы с ним воюете? — сказала Полина Антоновна. — Я им довольна!
Игорь при этом даже не взглянул на сестру и молча стал ожидать, что будет дальше. Он был
— Вот человек!..
Вскоре пришла мать Игоря, Клавдия Петровна, с сумкой и сеткой, наполненными разными пакетами. Черты лица у нее были такие же острые, колючие, как у сына, но выглядела она приветливее и живей. Она передала свои покупки Игорю, который при ее появлении предупредительно пошел ей навстречу, и кинула короткий взгляд на другого, тоже обрадовавшегося ей сынишку.
А когда Полина Антоновна упомянула о «войне», которую ей пришлось наблюдать, Клавдия Петровна мягко и ласково посмотрела на Игоря.
— Он у меня такой! — сказала она. — Мой заботник! Главный помощник и надежда.
Разговор на этот раз получился довольно общий, и только позднее, из других встреч и своих наблюдений, Полина Антоновна восстановила общую картину семейной жизни Игоря Воронова.
Клавдия Петровна работала портнихой в ателье. Мужа она потеряла во время войны и осталась после него с тремя детьми, из которых Игорь был вторым. И все у нее в семье шло гладко, кроме одного: вечной и непримиримой вражды Игоря и его старшей сестры Таи. Вражда эта уходила своими корнями в детство, в военные годы.
Игорь навсегда запомнил тот, страшный день, когда мать получила извещение о гибели отца в боях за Будапешт, запомнил, как она металась из угла в угол по комнате, натыкаясь, словно слепая, на стены, как кричала диким, нечеловеческим криком, как она схватила младшего, недавно родившегося братишку и, прижимая его к груди, что-то горячо, неистово бормотала над ним. Может быть, с тех пор, с этого самого дня, и появилась у Игоря его тяжелая суровость и неулыбчивость. Эта суровость крепла потом из года в год, когда Игорь почувствовал себя мужчиной в доме, «заботником» и хозяином — ему нужно было ездить с санками за дровами на склад, возить картошку, копать землю в огороде и выполнять многое множество дел, лишь бы облегчить тяжелую жизнь матери.
В то же время избалованная с детства беззаботной довоенной жизнью сестра не проявляла ни заботы, ни понимания! Все, казалось, проходило мимо нее: и гибель отца, и горе матери, и трудности, выпавшие на долю осиротевшей семьи. Она всегда и прежде всего думала о себе, заботилась о себе. Окончив школу, Тая поступила на работу, несколько раз меняла ее и теперь работала машинисткой. После работы она часто где-то пропадала, приходила поздно и за домашние дела почти не бралась. Она любила хорошо, нарядно одеваться и из-за своих нарядов нередко устраивала матери жестокие скандалы. Игорь в этих скандалах всегда становился на сторону матери. Но мать, немного поспорив с дочерью, уступала ей и даже пробовала успокаивать непримиримого сына: