Повесть об отроке Зуеве
Шрифт:
Крашенинников в карты играл бесподобно. Одни названия какие: пикет, кадриль, медиатер, тритрилль, ломбер, рокамболь. Каждая игра — парижская тайна, где короли, хлопы, крали, тузы только и думают, как бы облапошить друг друга.
Мальчики дожидаются, когда «мадама» уйдет на покой, и, вопреки присяге, предаются порокам. Коля карты раскидывает:
— Кварт — это туз, король, хлоп, крали. Квинт — те же да десятка. Октава — запоминайте! — карты одной масти. Будем в пикет…
Всех, игрой
— Тут, братцы, тоже математиком надо быть. Та же наука о числах и догадках.
— Математиком быть… ого-го, во башку надо иметь! — Головин показывает, какой величины должна быть башка математика. (Пройдет десяток лет, и он сам станет математиком, займет должность секретаря у самого Эйлера, знаменитого слепца, чьи математические труды прославят Россию. Когда Эйлер умрет, о нем напишут так, как высекают слова на вечном мраморе: «Он кончил счислять и жить…»)
— Математику хорошо! — смеется Крашенинников. — Самое милое дело — счислять талеры.
— Отчего ж талеры? — обижается за науку Мишенька. — Можно, к примеру, и корабли счислять. Опусти на воду без расчета фрегат — топором на дно пойдет.
— Скорей построй фрегат! — наперебой кричат ребята. — И чтоб не утоп. И чтоб все уместились. И чтоб с парусами…
— А и построю! На первый раз баркасик весел на двадцать. Идет?
— Я за главного! — Крашенинников прикладывает ладони ко рту. — JIe-e-во-о табань… Эй ты, кривая рожа, куда весло заносишь. Косоглазый, лево с правым перепутал, да? Курс зюйд-вест. Фюю-ю-ю!
— Ну, грозен старшой, — смеются мальчики. — С таким не пропадешь. А куда почапаем?
— Хоть на Камчатку!
— На самою?
— А на самою!
— Без меня все одно не уйти, — говорит Зуев. — Компас-то у меня, вон он, махонький.
Крашенинников сокрушенно вздыхает:
— Брать придется. Солдатский сын — что сам солдат. Из топорика, как оголодаем, супчик приготовит. — Серьезнеет: — Между прочим, мой батя в молодые годы хаживал на Камчатку.
— Поди врать!
— Дурень, — сердится Крашенинников. — В академической библиотеке книжку возьми. На полке стоит: «Описание земли Камчатки». Батя сочинил.
— Есть такая книжка, — подтверждает Рихман. — Видел. Вот такой толщины.
— Ой, люблю книжки про разные экспедиции, — оживляется Зуев. — Это же какие бывают экспедиции! И куда только не ходят! Читал, как капитан Верден с лейтенантом Соймоновым по Каспию ходили. Ей-ей. Им царь Петр приказал карты рисовать. До Дербента дошли, ага. Чего не натерпелись. К разбойникам попали, да вырвались. Тонули, да не утонули.
Поздний вечер. А эти четверо никак не могут угомониться.
Кварт. Октава. Квинт. Не картежные слова — морские команды!
Наперебой рассказывают о морских сражениях, путешествиях… И Зуеву не терпится: позови — в любое хождение пойдет. Хоть юнгой, хоть кем. Он готов. А чего? На бок — кинжальчик, за спину —
— А верно говорят, на Камчатке живут самоеды? — спрашивает он.
— В Сибири они.
— Себя едят?
— И себя, и тебя слопают, — весело обещает Крашенинников.
— Да с меня чего возьмешь?
— Любят они жрать солдатских детей.
— Пугай, пугай. Солдат да малых ребят бог бережет.
Кварт. Октава. Квинт.
Пираты догоняют фрегат. Карабкаются на борт, гикают, в руках пистолеты. Матросы обнажают шпаги. Вжых, вжых, вжых!
— Зуев!
— А? — Глаза слипаются, голова клонится на грудь. — Спа-ать охота.
Над столицей густо высыпали звезды. Прищуришься — у каждой по краям дрожат тонкие ресницы. Ковшом выгнулась Большая Медведица. Рядом — Малая. Мишенька, стоя у окна, очерчивает созвездья:
— Лось. Сторож. Извозчик. Рыбаки по ним путь держат.
Как мореходы и поморы окрестили звезды! Сторож задремлет, Извозчик запряжет Лося — и прямиком в северные страны.
Ох, там стынь! Зуев ежится. Да и тут скоро зима. В Месяцеслове точно сказано: «Зима начнется здесь, в Санкт-Петербурге, декабря 10 дня, в 6 часов 32 минуты после полудня, когда солнце вступит в знак Козерога и, будучи в самом низком стоянии, кратчайший день сделает».
Дремлет в ночном небе звезда Сторож. Звезда Извозчик запрягла звезду Лось. Поехали! Погоняет их сырой невский ветер. И разбрасывает Извозчик с небесной выси золотые и серебряные франки, талеры, ливры, крейцеры.
— Кварт, Октава, Квинт! — командует «мадама». — Деньги не брать, считать только по курсу. Дабы уклониться от всяких пороков.
А Извозчик распахивает овчинную шубу, скидывает меховой треух. Фу-ты ну-ты, да это же Коля Крашенинников!
Спать, спать, спать…
Глава, в которой рассказывается, как Ломоносов принимал школяров и подарил герою нашей повести карту полярных стран
Пурга со свистом ворвалась на Невскую першпективу, ледяными бельмами залепила окна Троицкого подворья. Сумрачно в классах. С утра зажигают плошки. Пар изо рта валит. Повезло тому, кто у печки. А у окон — б-р-р.
На дворе побегаешь, потолкаешься, сбегаешь на ледяные горки — разогреешься. Ледяные горки — что высокие ходули. А на самой верхушке — площадка. Санки туда затащишь и по заледеневшей крутой дорожке — на замерзшую Неву. Санки низенькие, от сиденья до полозьев с ладонь. Однако поместительные. Вася, Коля, Фридрих и Мишенька, плотно прилипнув друг к другу, усаживаются на сиденье, отталкиваются… И-эх! Крепче держись, братва! Мороз душит горло, губ не чуешь — в пропасть катишься…
Накануне воскресного дня Мишенька отвел товарищей в сторону: