Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]
Шрифт:
— Ладно тебе, оратор, — смутился Рудаков. — Я одно хотел сказать: не ожидал я, что у нас столько еще дряни.
— Ребята. — Коля остановился, притянул Мишу и Олега к себе. — Вы оба правы, только Воронцов смотрит глубже, это уж точно. А не ожидал ты, что будет столько дряни, потому, что привык акафисты читать, а не правде-матке в глаза смотреть. Ничего. Партия в этом деле порядок наведет. — Коля посуровел и закончил: — Главное, не об успехах на каждом углу кричать. Главное — грязь железной метлой выметать, с любыми недостатками
Коля ушел в голову колонны. У Самотеки Садовое кольцо перегородили «ежи». В проходе дежурили двое красноармейцев.
— Привет пехоте, — поздоровался Олег. — Что слыхать?
— Постреливают, — отозвался красноармеец, всмотрелся в петлицы Олега и добавил: — Товарищ капитан.
— Закуривайте. — Польщенный Олег протянул красноармейцам портсигар. Он не привык еще к своему новому, досрочно присвоенному званию и весь расцветал, когда посторонние обращались к нему «товарищ капитан».
Красноармейцы прикурили. Тот, что был помоложе, спросил:
— Ловите, значит? И много их?
Олег оглянулся на Воронцова и сказал с заминкой:
— Есть, к сожалению. Да ведь это и понятно. В тяжелый час вся муть поверху плавает.
— Это точно, — подтвердил боец. — Дерьмо — оно завсегда плавает, товарищ капитан. Кстати сказать, окно видите? Во-он в том доме, на углу бульвара. Второе от края, пятый этаж?
— Вижу. А что?
— Человек оттуда прыгнул. Минут пятнадцать назад.
— Какой человек? — растерялся Олег. — Вы ходили? Смотрели?
— У нас — пост. На поглядки времени нет.
Подошел Миша.
— За мной! — Олег побежал.
На тротуаре лежал мужчина лег тридцати в светлом габардиновом плаще. Он был мертв.
— Пойдем в квартиру.
Лифт не работал, поднимались пешком. Воронцов все время оглядывался и наконец сказал Олегу:
— Посмотри.
Только теперь Олег обратил внимание, что двери большинства квартир были полуоткрыты или открыты совсем. На ступенях лестницы то и дело попадались домашние вещи, словно кто-то второпях спускался с верхнего этажа и забыл запереть чемодан.
Вошли в квартиру. В коридоре сидела молодая женщина. Она посмотрела на Олега и Мишу, спросила ровным голосом:
— Вы из НКВД?
— Я сотрудник милиции, — сказал Олег. — Что произошло?
— Я звонила в НКВД. Это касается их, а не вас.
— Вам придется разговаривать со мной, — повысил голос Олег. — Кто этот человек, который лежит там внизу?
— Мой муж, — женщина подняла на Олега глаза — равнодушные и пустые.
— Почему он… сделал это?
— Он трус. — Женщина пожала плечами. — Побоялся возмездия.
— И вы об этом так спокойно говорите.
— А как, по-вашему, я должна говорить? — Она снова пожала плечами. — Немцы войдут в Москву?
— Нет!
— Послушайте… — Она включила приемник.
— Почему приемник
— Муж сказал, что есть разрешение, — она увеличила громкость.
— … тели Москвы! — послышался из динамика уверенный громкий голос. — Германские войска у ворот города! На улицах московского предместья Химки — немецкие танки! Мы призываем всех честных граждан…
Олег выключил приемник.
— Без акцента говорит, — тихо сказал Воронцов.
— Объяснитесь все же, — обратился Олег к женщине.
— Он был как сумасшедший. — Женщина сжала виски пальцами. — Твердил все время: «Я буду ждать немцев, все погибло, ты должна быть со мною». Я ничего не понимала. Я говорю: позвоню в НКВД, замолчи, не смей! Он смеялся мне в лицо: «Павлик Морозов в юбке! Ну, позвони! Позвони, дура!» И я… позвонила. Я хотела, чтобы он убил меня! А он прыгнул в окно.
— Успокойтесь. — Олег протянул ей стакан с водой. — Не о ком вам жалеть, вы все правильно сделали.
Она кивнула:
— Вы идите. Не ваше это дело, не милиции.
Олег обернулся. В дверях стоял Коля, рядом с ним — трое в штатском.
— Это — наши сотрудники, — объяснил им Коля, хотя на Олеге и Мише были форменные плащи с петлицами.
— Вы из госбезопасности? — спросил Олег.
— Да, — подтвердил один из мужчин. — Чго здесь?
— Типичный случай паникерства. Человек перетрусил и покончил с собой. Жена ни при чем.
— Разберемся, — мужчина и его спутники вошли в комнату. — Пришлите нам понятых и продолжайте заниматься своим делом.
Коля откозырял, обратился к своим:
— Пошли, товарищи.
Миша обернулся: жена самоубийцы смотрела с такой тоской, с таким отчаянием, что Миша не выдержал:
— Вы крепитесь, вам теперь никак нельзя себя распускать.
Она улыбнулась сквозь слезы:
— Спасибо вам.
Начинало светать. В предрассветном небе возникли рыбообразные силуэты аэростатов воздушного заграждения. Громады домов вдруг высветлились и словно повисли в воздухе. Миша и Олег шли замыкающими. Оба молчали.
— О чем думаешь? — спросил Олег.
— Так, — Воронцов поднял воротник плаща, сунул руки в рукава. — Холодно чего-то.
— Ноябрь на носу, — хмыкнул Олег. — Переживаешь?
— Не могу понять, — сказал Миша. — Почему этот… ее муж… стал таким?
— А чего тут непонятного? — повернул к нему голову Олег. — Привык человек жить в свое удовольствие. А пришла беда — растерялся. Знаешь, что я тебе скажу? Я перед войной, ну, перед самым началом иду как-то по улице, смотрю — мать честная: одеты-то все как! Ну, думаю, хорошо стали жить люди, ничего не скажешь. А навстречу девчонка идет, лет пятнадцати. Расфуфыренная, как старорежимная барышня. И серьги на ней, и кольца, и туфли, на высеких каблуках. Ты пойми: я не против хорошей жизни. Я против обжорства. Заметил сейчас, какая мебель у них в квартире была? Музейная!