Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]
Шрифт:
Коля невольно улыбнулся:
— Вы задерживаете машину.
— Нет. Егор пусть едет, а я остаюсь.
— Однако… Аня, — робко начал старик, но она прервала его:
— Ты, Егор, — мастер. Твое место на заводе, рядом с сыном!
— До свидания, — Коля направился к дверям.
— Бог защитит нас и здесь, — тихо сказала старуха. — Москва не падет.
Коля вышел из подъезда. «Пикап» еще стоял — шофер не посмел уехать.
— Подвези, — попросил Коля и сел в кабину. Выскочил из дома старик:
— Я с вами, подождите!
— Чемодан-то оставьте, — посоветовал
— Ничего, там белье, на заводе, пригодится.
Когда поравнялись с отрядом, Коля спрыгнул с подножки:
— Счастливо вам.
— Спасибо, товарищ полковник.
Грузовик уехал.
На дверях чернела вывеска: «Клуб пионеротряда „Всадники революции“. Коля толкнул дверь и вошел в темный большой зал с низким потолком, нащупал выключатель — загорелась маленькая тусклая лампочка. Она высветила большой черный рояль в углу, бюст Ленина на высоком постаменте и развернутое пионерское знамя над ним. Вокруг висели транспаранты: „Все для фронта, все для победы“, „Пионер, чем ты помог фронту?“ Коля сел на скамейку. Совсем недавно здесь звенели ребячьи голоса, кипела жизнь. Теперь все мертво.
Громыхнула дверь, вошел Олег. Следом протиснулся Воронцов. Он увидел рояль, подошел к нему, нежно провел пальцами по клавиатуре и, перехватив любопытный Колин взгляд, покраснел:
— Мама мечтала сделать из меня пианиста. Я ведь музыкальную школу кончил. — Он пожал плечами и смущенно закончил: — А вышел милиционер. Вообще-то у нас семья простая, рабочая, но родители очень любят искусство, музыку. Странно, правда?
— Пока — достаточно редко, — согласился Коля. — Но не странно, а закономерно. Придет время, у нас любой рабочий в музыке и в живописи, к примеру, будет разбираться как в собственном станке, и даже лучше! Я вообще в этих вопросах оптимист, и знаете почему? Потому что сам был вахлак вахлаком, можете поверить. А сейчас по-французски со словарем читаю, и если бы не война — заканчивал второй курс военно-юридической академии. Сыграй что-нибудь.
Миша сел к роялю. Зазвучала «Осенняя песня» Чайковского. Тихая, печальная мелодия расплескалась по темному залу. Коля закрыл глаза. Он думал о Маше, о Генке, думал о том, что город, в котором остались самые близкие ему люди, вот уже два месяца в руках у немцев и надежды больше никакой нет. Он гнал от себя эту страшную мысль, он всегда ее гнал, но теперь она властно овладела его сознанием, его мозгом, и он перестал ей сопротивляться.
…В клубе оставили дежурных и конвой — на тот случай, если будут задержанные. Коля разделил отряд на три группы. Все они должны были патрулировать свои участки до утра. Шли по затемненной улице. Стояла беспокойная тишина, то и дело ее прерывали хлопки далеких и близких выстрелов. Шли молча, последним шагал старшина со склада. По низкому, темному небу скользили лучи прожекторов. Воронцов догнал Олега, нерешительно потянул за рукав:
— Олег, у меня к тебе просьба. Если что-нибудь случится, передай это письмо. Адрес я написал. Понимаешь, я не хочу, чтобы ей официально сообщили. Это очень больно, я знаю. А так, по-товарищески, — легче.
Олег подозрительно посмотрел на Воронцова:
— Что это ты отходную
— Смеяться не будешь? — робко спросил Воронцов.
— Валяй, — великодушно махнул рукой Олег.
— Я… чувствую, — тихо сказал Воронцов.
— Что чувствую? — не понял Олег.
— Передай письмо, а?
— Он псих, ей-богу, — разозлился Олег. — Ты что, уже убит? Ты лучше скажи: кто это «она»? Что-то я от тебя раньше ничего об этом не слыхал?
На дорогу выбежала пожилая женщина, бросилась к Коле:
— Немец наверху! Живой!
— Какой немец?
— У меня белье на чердаке, — взволнованно частила женщина. — Пришла снимать — вижу, человек по радио передает что-то. Вы не сомневайтесь, у меня сын радиолюбитель, я все понимаю. На фронте сын.
Когда поднялись на чердак, женщина остановилась перед окованной железом дверью, опасливо покосилась на Колю:
— Дальше вы уж сами…
Коля толкнул дверь, влетел на чердак, крикнул:
— Выходите!
В ответ плеснуло белое пламя, раскатисто громыхнул пистолетный выстрел. Старшина дал длинную очередь. Потом загрохотало железо на крыше.
— Он наверх выскочил, — сказал старшина. — Нужно с разных люков вылезти, тогда мы его окружим.
— Действуйте, — согласился Коля.
Дом был высокий, с покатой крышей, удержаться на ней было очень трудно.
— Вот он, — старшина вытянул руку, и Коля увидел коренастого человека в штатском. Человек стоял у самого края крыши, в руке он держал небольшой фибровый чемодан.
— Рация, — сказал Олег. — Что будем делать?
— Возьмем живым, — ответил Коля. — Сдавайтесь! — крикнул он радисту. — Бросьте оружие!
Радист поднял пистолет на уровень глаз и, тщательно выцеливая Колю и остальных, начал стрелять. От дымовой трубы полетели осколки кирпича. Старшина высунул было голову, но пуля с визгом прочертила по штукатурке, и старшина с уважением сказал:
— Умеет… Снять его, товарищ полковник?
— Семь, восемь… — считал Коля. — Все. Вторая обойма.
— А у него их, может, полный карман, — сказал старшина.
Радист молчал. Коля вышел из-за трубы.
— Куда вы денетесь? Ко мне! — прикрикнул он.
— Что мы с ним панькаемся, — сказал Олег. — Все равно к стенке.
— Все равно, — согласился Коля. — Но прежде он может дать важные показания.
— Сейчас сработаем, — вдруг сказал старшина и скрылся в чердачном окне. Через минуту он вернулся с бельевой веревкой в руках. Сделал скользящую петлю и направился к радисту. — Я его, как певчую птичку, изловлю. Пацаном я их с утра до вечера ловил.
— То птичку, — протянул Олег. — А это — коршун!
Старшина начал раскручивать веревку. Радист посмотрел вниз, перешагнул через низенький парапет и… исчез. Ни крика, ни звука падения. Коля и Олег переглянулись.
— Остатки рации немедленно сдать в НКВД. Шифры и документы, если при нем есть, — тоже, — распорядился Коля.
…Дробь шагов рассыпалась неровно и тревожно. Миша догнал Колю, пошел рядом. Был он молчалив и сосредоточен.
— Миша, — Коля улыбнулся, — ты знаешь, чем в данный момент я отличаюсь от тебя?