Повести и рассказы
Шрифт:
Она ему пела и играла, а он смотрел на нее. Так проходил час, другой, без всякого разговора. Потом он поднимался и говорил:
— Я пошел.
Она провожала его до ворот, иногда долго стояли, видимо, говорили.
И однажды случилось то, что и должно было случиться: явился Аверьяныч и за занавесочкой увидел Степана. Занавеску Аверьяныч в раздражении отдернул, поэтому мне все было видно.
Лита перестала петь и, чуть слышно перебирая струны гитары, ждала, что будет. Аверьяныч решил разыграть из себя интеллигентного человека. Сдерживая гнев, он обратился к Лите:
— Что ж ты не представишь мне своего нового знакомого?
Лита
— А стоит ли?
Степан поморщился, брезгливо взглянул на Аверьяныча:
— Ты, дядя, давай мотай отсюда.
Аверьяныч изобразил возмущение:
— На каком это основании?
Он покраснел от волнения.
— А у меня на то документ есть, — ответил Степан.
— Что за чушь?
— Не веришь? Пойдем, покажу. Только тебе одному.
Вдвоем вышли в коридор. Через минуту Аверьяныч вернулся, задыхаясь от бессильной ярости:
— Лита, он показал мне нож. А от угроз недалеко и до…
— Вполне возможно, — согласилась Лита.
— И ты говоришь об этом так равнодушно?
— А что ж мне? Рвать на себе волосы? Решайте вы свои дела сами.
— Но я не понимаю, как ты можешь. Ведь он настоящий бандит.
— Не больше, чем ты, — усмехнулась Лита.
После этого Аверьянычу оставалось только исчезнуть. И он исчез со словами:
— Если так — пеняй на себя.
После этого Аверьяныч больше не появлялся, зато Степан стал приходить каждый вечер.
Аграфена Ивановна предостерегала Литу:
— Ой, девка, допрыгаешься… В 1915 годе так же вот один ходил к своей знакомой, а потом взял и зарезал…
В ответ Лита только смеялась.
Через несколько дней ее уволили из детсада. Она показала мне запись в трудовой книжке: «Ввиду несоответствия занимаемой должности».
— Все время соответствовала, а тут на тебе — перестала.
— Тебя на работу Аверьяныч устраивал? — спросил Степан. — Тогда все понятно.
— Я не безрукая — не пропаду.
И действительно, Лита не пропала. Только сметаны, сахара и батонов не стало. Степан приносил ей обыкновенный серый хлеб и картошку.
Я хожу в городской сад. Удивительное это дело — тишина и книги. Рука не болит, но и не заживает. Лита упросила меня размотать бинт и показать ей рану.
— А здорово тебя полоснуло. И говоришь, нисколько не больно?
— Почти.
— Удивительно. А чем лечат?
Я рассказал.
— У тебя есть риванол? Давай, я помажу.
Смазала рану риванолом, обмыла гной, аккуратно забинтовала руку, причем я заметил, что эта возня доставляет ей удовольствие.
Наконец наступила настоящая весна. День и ночь на улице журчат ручьи. Лед на нашем окне растаял окончательно, и мы увидели небо. Голубое небо. И березу с высоким белым стволом и темными ветвями. Вольготное у нее житье: все у нее есть — солнце, и воздух, и влажная земля. Почки уже ожили — в них бьется пульс жизни.
Лита вместе с Аграфеной Ивановной соорудила себе легкое коричневое пальто: что-то там перешивали, укорачивали. Лита пришила большие блестящие пуговицы. Потом надела его и явилась ко мне:
— Ну, как я?
Она повернулась передо мной. Будь я девчонкой, я бы сказал что-нибудь толковое, но я произнес только:
— Ты в нем неотразима…
— Правда?
По этому ее восклицанию я понял, что попал в точку.
Я не солгал. Лита от весны или еще от чего-то стала красивее, чем
— Замуж тебе надо, — бухнул я.
Лита посмотрела на меня с любопытством:
— Как это ты додумался? А сам-то взял бы?
— Ты б не пошла.
— А вот и пошла. Испугался? Нет, тебе не такая нужна. Но ты не думай, я не пропаду. Война кончится — жизнь начну сначала.
— Кем же теперь ты собираешься стать?
— Не артисткой. Это уже прошло. И не воспитательницей — слава богу — меня уволили. А знаешь кем? Из меня бы хороший врач вышел. Думаешь, болтаю? Я даже книги по медицине покупаю. Хочешь, покажу? Я теперь только такие книги и читаю.
21
Чтобы не мешала болтовня стариков, я уходил читать на высокое крыльцо соседнего дома. Взял у Бурова «Войну и мир». Читал ее еще в Саратове, но как-то наспех, в классе седьмом или восьмом, а теперь никуда не торопился. Некоторые сцены читал по два-три раза. Как понятен был Петя Ростов, который рвался в армию. И эта волнующая ночь перед боем, когда мальчик попросил наточить саблю. А изюм: «У меня и изюм чудесный, знаете, такой, без косточек». Читая, совершенно забывал о еде.
Сюда на крыльцо доносились звуки радиопередач из репродуктора, подвешенного на столбе. Когда передавали сводки Совинформбюро, я оставлял книгу и слушал, что происходило на фронтах. А на фронтах становилось все тревожнее. Наши больше не наступали. «В течение ночи на 8 апреля на фронтах каких-либо существенных изменений не произошло…»
Но по словам «существенных изменений не произошло» мы понимали, как бесконечно трудно нашим сдерживать врага.
А алюминиевый динамик продолжал на всю улицу: «Среди корреспонденции, найденной в захваченной полевой почте противника, обращает на себя внимание письмо отъявленного гитлеровского бандита — ефрейтора Менга к своей жене Фриде. Ниже приводятся выдержки из этого письма: „Если ты думаешь, что я все еще нахожусь во Франции, то ты ошибаешься. Я уже на Восточном фронте. Мы питаемся картошкой и другими продуктами, которые отнимаем у русских жителей. Что касается кур, то их уже нет. Мы сделали открытие: русские закапывают свое имущество в снег. Недавно мы нашли в снегу бочку с соленой свининой и салом. Кроме того, мы нашли мед, теплые вещи и материал на костюм. День и ночь мы ищем такие находки… Здесь все — наши враги, каждый русский, независимо от возраста и пола, будь ему 10, 20 или 80 лет. Когда их всех уничтожат, будет лучше и спокойнее. Русское население заслуживает только уничтожения“»…
Слушая это, вспоминал слова Бурова, что звери не могут победить людей… И еще думалось: какой вредной трухой сумел Гитлер набить мозги таких, как Менг! Сейчас не время переубеждать его и ему подобных. Пока они находятся с оружием на нашей земле, против них существуют только доводы физического их уничтожения… А может быть, такие, как Менг, навсегда останутся нашими заклятыми врагами?
С великой радостью слушали мы передачи о действиях французских патриотов: «Французские патриоты ведут самоотверженную борьбу против немецких оккупантов. Третьего марта на линии Аррас — Дуэ произошло крушение воинского эшелона с немецкими солдатами, направляющимися на советско-германский фронт. 7 вагонов целиком разбиты, погибло около 150 солдат. Кроме того, немецкие власти недосчитались 35 солдат. Предполагают, что они дезертировали, не желая погибать на советско-германском фронте».