Повести. Рассказы
Шрифт:
— Я вот тут список составила, — сказала свекровь, глядя на склоненную Катину голову и быстрые руки. — Чтобы ты ничего не забыла. Обязательно зайди в сберкассу, узнай, не пришла ли пенсия. В квартире главное — пыль. Пол протирать не надо, а мебель — обязательно.
С бельевым мешком в руках Катя прошла мимо свекрови, как мимо вешалки. Мешок бросила на пол в коридоре и скрылась в своей комнате.
Свекровь побрела следом. Она почему-то робела перед невесткой и злилась за это на себя.
— Рецепты не забудь! Но в аптеку зайдешь не в нашу, а в ту, что на углу. И обязательно проверяй срок годности, а то старье подсунут.
Катя складывала в сумку
— Чему ты улыбаешься?! Чему ты все время улыбаешься?!
Катя выпрямилась.
— Настроение хорошее, — сказала она.
— А почему, собственно, у тебя хорошее настроение?!
Но эта соплячка только снисходительно усмехнулась и даже ответить не удосужилась.
— Ирина Дмитриевна, — очень вежливо сказала она, — выйдите, пожалуйста, из комнаты, мне надо переодеться.
И вежливость-то у нее какая-то наглая. Нужно бы одернуть, поставить на место, чтобы не забывалась, но подходящие слова отчего-то не находились. Ирина Дмитриевна оскорбилась и вышла. Она остановилась под дверью.
— Непременно зайди на почту. Счета за переговоры возьми. Пора бы уже им прийти. И сразу оплати. Слышишь? Сразу! И не потеряй квитанции, — она замолчала, послушала. Катя чем-то шелестела и тоже молчала. — Их надо сохранять в течение двух лет, — добавила свекровь, опять помолчала, послушала. — Так, что сначала тебе лучше на почту зайти, а уже потом в сберкассу, — и опять помолчала. — Катя?.. Катя, ты меня слышишь?!
— Естественно, — невозмутимо отозвалась Катя и возникла на пороге.
— Что вообще происходит? — не выдержала свекровь.
— А что такое? — приподняла брови невестка. Она смотрела со спокойным недоумением. Тяжеленные сумки держала в руках.
— Приедешь — сразу позвони…
— Хорошо, — Катя пошла к двери.
— …чтобы я не волновалась. И возвращайся скорее. До темноты, — свекровь поплелась за невесткой. — Ты же знаешь, я боюсь, если темно и я одна в доме, — голос ее был слаб и неуверен. Она не приказывала — она просила.
Машина стояла у ворот.
Катя устраивала на сиденье сумки, потом возвращалась в дом за мешком с бельем, снова шла к машине. Свекровь следила за ней взглядом настороженно и бессильно. Она вдруг заметила, что Катя не сутулится, как раньше, вообще как-то иначе двигается, свободно, уверенно. И Мити, как назло, нет. Некому пожаловаться, не с кем поделиться. А ведь что-то с ней случилось.
Километра через два Катя остановила машину неподалеку от строительных вагончиков. Мотор выключать не стала. Коротко погудела два раза и увидела, как на оконце шевельнулась занавеска. Сергей уже выходил из вагончика, а из-за занавески кто-то все наблюдал, как он идет к машине и садится в нее и как машина отъезжает и двигается по дороге не к городу, а в обратную сторону, к лесу.
Рабочие в вагончике лениво переговаривались, похохатывая:
— Мог бы хоть одеялко прихватить.
— Чего им твое одеялко? Они в машине…
…Унылое заблуждение безрадостной фантазии: они не в машине, они совсем даже не в машине: потолком для них было небо, деревья — стенами, постелью — земля.
Одеялко, впрочем, Катя прихватила, но очень скоро оно комкалось, съеживалось и отползало, вконец истерзанное, куда-то в сторону, под куст, так что эти двое после увлекательного, утомительного парного заплыва, кончавшегося феерической победой обоих, засыпали прямо на траве.
Листики-стебелечки,
Солнце, золотистым бесстыжим взором взглядывая сквозь зыбко качающиеся ветви, грело ей лицо, грудь, живот, ему — затылок, спину, зад, потому что засыпали они чаще всего так: она — лежа на спине, он — на животе, к ней привалившись, в нее уткнувшись лицом, протянув через ее грудь тяжелую расслабленную руку и уронив ладонь на ее плечо.
Трава, выпрямляясь, окружала спящих, обнимала их сплетенные ноги, спутанные руки.
В эти сонные послеобеденные часы лес пустовал, и они оставались, кажется, совсем одни. Два голых человека на голой земле. Среди папоротников, лопухов. Поодаль от крапивы.
Она вышла из лифта на лестничной площадке и услышала, как за дверью орет телефон. Он орал, пока Катя возилась с дверными замками, входила в дом и шла к отчаянно звенящему телефону через всю квартиру.
— Где ты была?! — закричала свекровь. — Я уже хотела звонить в милицию. Нельзя же так! Надо же хоть немного думать о старом больном человеке… — она продолжала кричать еще что-то. Катя не стала слушать. Она опустилась на диван, положила телефонную трубку рядом с собой и терпеливо ждала, когда, наконец, замолкнет неразборчивый механический голос.
Ирина Дмитриевна любила читать перед сном газеты. Вооружившись карандашом и ножницами, она отмечала и вырезала все, что представлялось ей занятным, полезным и поучительным. По преимуществу — из области медицины, кулинарии и права. Прочитанные страницы она роняла на пол возле кровати. Газеты и телевизор были основным способом общения Ирины Дмитриевны с внешним миром. Подруг она старалась избегать: подруги старели и умирали, бестактно напоминая об участи, общей для всех без исключения. Но и мир последнее время не слишком радовал Ирину Дмитриевну. Он становился все более непристоен, агрессивен, а главное, свински равнодушен к ней, к ее прошлому, к ее надеждам. Примчалось веселое стадо сильных, расчетливых, оскорбительно молодых и растоптало, оплевало все, чем жила Ирина Дмитриевна, на что потратила свою жизнь. И вот тут, подумав об оскорбительной молодости, Ирина Дмитриевна вспомнила, как переменилась невестка в последние дни. Отчасти эта перемена приятно будоражила. Ирина Дмитриевна привыкла и любила, чтобы жизнь в доме вертелась согласно ее воле, а теперь вот возник некий диссонанс, молчаливый вызов, требующий от нее как от хозяйки и главы концентрации душевных сил и применения власти с целью наведения порядка — так сформулировала сама бедная старушка, одуревшая к часу ночи от газетного лексикона. Применение силы и власти — это было именно то, чего Ирине Дмитриевне не хватало.
В глубине души Ирина Дмитриевна надеялась, что судьба однажды сведет ее сына с некоей женщиной, достойной его, равной ему по интеллектуальному развитию и положению в обществе, и тогда Митя бросит эту свою машинисточку, старшую его на пять лет. Ирина Дмитриевна с умилением представляла себе, как она будет утешать Катю, говорить ей о смирении, и что жизнь мудрее нас, и о необходимости прощать тому, кого любишь.
Вот так вот Ирина Дмитриевна лежала, вяло читала, вяло размышляла и не заметила, как ее взял сон. Она забыла выключить лампу, но не свет разбудил ее, а какой-то посторонний звук, который она не сразу осознала. Ирина Дмитриевна погасила свет и собралась снова заснуть, но тут поняла: ее разбудили шаги и чей-то смех, кто-то ходил по дому.