Повести
Шрифт:
лошадиных копыт, полозьев или ног человека. Тут, наверно, и летом немного ездили, а теперь, после
долгих февральских метелей, все заровняло снегом, и, если бы не лес - ели вперемежку с ольшаником,
который неровно расступался в обе стороны, образуя тускло белеющий в ночи коридор, - было бы
трудно и понять, что это дорога. И все же они не ошиблись. Вглядываясь сквозь голый, затянутый
сумерками кустарник, Рыбак все больше узнавал еще с осени запомнившиеся ему
четверо из группы Смолякова как-то под вечер тоже пробирались этой дорогой на хутор и тоже с
намерением разжиться какими-нибудь продуктами. Вон как раз и знакомый овражек, на краю которого
они сидели втроем и курили, дожидаясь, пока двое, ушедшие вперед, подадут сигнал идти всем. Теперь,
однако, в овраг не сунуться: с края его свисал наметенный вьюгой карниз, а голые деревца на склоне по
самые верхушки утопали в снегу.
Рядом, над вершинами елей, легонько скользила в небе стертая половинка месяца, который почти не
светил - лишь слабо поблескивал в холодном мерцании звезд. Но с ним было не так одиноко в ночи -
казалось, вроде кто-то живой и добрый ненавязчиво сопровождает их в этом пути. Поодаль в лесу было
мрачновато от темной мешанины елей, подлеска, каких-то неясных теней, беспорядочного сплетения
стылых ветвей; вблизи же, на чистой белизне снега, дорога просматривалась без труда. То, что она
пролегала здесь по нетронутой целине, хотя и затрудняло ходьбу, зато страховало от неожиданностей, и
Рыбак думал, что вряд ли кто станет подстерегать их в этой глуши. Но все же приходилось быть
настороже, особенно после Глинян, возле которых они часа два назад едва не напоролись на немцев. К
счастью, на околице деревни повстречался дядька с дровами, он предупредил об опасности, и они
повернули в лес, где долго проплутали в зарослях, пока не выбрались на эту дорогу.
Впрочем, случайная стычка в лесу или в поле не очень страшила Рыбака: у них было оружие. Правда,
маловато набралось патронов, но тут ничего не поделаешь: те, что остались на Горелом болоте, отдали
им что могли из своих тоже более чем скудных запасов. Теперь, кроме пяти штук в карабине, у Рыбака
позвякивали еще три обоймы в карманах полушубка, столько же было и у Сотникова. Жаль, не
прихватили гранат, но, может, гранаты еще и не понадобятся, а к утру оба они будут в лагере. По крайней
мере, должны быть. Правда, Рыбак чувствовал, что после неудачи в Глинянах они немного запаздывают,
надо было поторапливаться, но подводил напарник.
Все время, пока они шли лесом, Рыбак слышал за спиной его глуховатый, простудный кашель,
раздававшийся иногда ближе,
оглянулся - изрядно отстав, Сотников едва тащился в ночном сумраке. Подавляя нетерпение, Рыбак
минуту глядел, как тот устало гребется по снегу в своих неуклюжих, стоптанных бурках, как-то незнакомо
опустив голову в глубоко надвинутой на уши красноармейской пилотке. Еще издали в морозной ночной
тишине послышалось его частое, затрудненное дыхание, с которым Сотников, даже остановившись, все
еще не мог справиться.
– Ну как? Терпимо?
– А!
– неопределенно выдавил тот и поправил на плече винтовку.
– Далеко еще?
Прежде чем ответить, Рыбак помедлил, испытующе вглядываясь в тощую, туго подпоясанную по
короткой шинели фигуру напарника. Он уже знал, что тот не признается, хотя и занемог, будет бодриться:
мол, обойдется, - чтобы избежать чужого участия, что ли? Уж чего другого, а самолюбия и упрямства у
этого Сотникова хватило бы на троих. Он и на задание попал отчасти из-за своего самолюбия - больной,
а не захотел сказать об этом командиру, когда тот у костра подбирал Рыбаку напарника. Сначала были
вызваны двое - Вдовец и Глущенко, но Вдовец только что разобрал и принялся чистить свой пулемет, а
Глущенко сослался на мокрые ноги: ходил за водой и по колено провалился в трясину. Тогда командир
назвал Сотникова, и тот молча поднялся. Когда они уже были в пути и Сотникова начал донимать
кашель, Рыбак спросил, почему он смолчал, тогда как двое других отказались, на что Сотников ответил:
«Потому и не отказался, что другие отказались». Рыбаку это было не совсем понятно, но погодя он
подумал, что в общем беспокоиться не о чем: человек на ногах, сюит ли обращать внимание на какой-то
164
там кашель, от простуды на войне не умирают. Дойдет до жилья, обогреется, поест горячей картошки, и
всю хворь как рукой снимет.
– Ничего, теперь уже близко, - ободряюще сказал Рыбак и повернулся, чтобы продолжить путь.
Но не успел сделать и шага, как Сотников сзади опять поперхнулся и зашелся в долгом нутряном
кашле. Стараясь сдержаться, согнулся, зажал рукавом рот, но кашель оттого только усилился.
– А ты снега! Снега возьми, он перебивает!
– подсказал Рыбак.
Борясь с приступом раздирающего грудь кашля, Сотников зачерпнул пригоршней снега, пососал, и
кашель в самом деле понемногу унялся.
– Черт! Привяжется, хоть разорвись!
Рыбак впервые озабоченно нахмурился, но промолчал, и они пошли дальше.