Повести
Шрифт:
– Бежаль, да? Тама? Гефтлинг. Тэдэско гефтлинг3.
– Что, знакомый? Товарищ?
– Нон товарищ. Кранк гефтлинг. Болной, - тоненьким пальчиком она прикоснулась к своему виску.
– А, сумасшедший?
– Я, я.
«Гляди ты, а с ней можно разговаривать!» - с удовлетворением подумал Иван и отвел в сторону
взгляд. Почему-то по-прежнему неловко было смотреть в ее черные, глубокие, широко раскрытые глаза,
в которых так изменчиво отражались разнообразные
– Ладно. Черт с ним. Пошли.
Кажется, они порядком уже отошли от лагеря. Немцы, видно, упустили их. Душевное напряжение
спало, и Иван, будто издалека, впервые мысленно оглянулся на то, что произошло в этот адски
мучительный день.
4
С утра они, пятеро военнопленных, в полуразрушенном во время ночной бомбежки цехе откапывали
невзорвавшуюся бомбу.
У них уже не осталось ни малейшей надежды выжить в этом чудовищном комбинате смерти, и
сегодня они решили в последний раз попытаться добыть свободу, или, как говорил маленький чернявый
острослов по кличке Жук, если уж оставлять этот свет, так прежде стукнуть дверями.
Небезопасная и нелегкая их работа приближалась к концу.
Подвешивая бомбу ломами, они наконец освободили ее от завала и, придерживая за покореженный
стабилизатор, осторожно положили на дно ямы. Дальше было самое рискованное и самое важное. Пока
другие, затаив дыхание, замерли по сторонам, длиннорукий узник в полосатой, как и у всех, куртке с
цветными кругами на груди и на спине, бывший черноморский моряк Голодай, накинул на взрыватель
ключ и надавил на него всем телом. На его голых до локтей, мускулистых руках вздулись жилы,
проступили вены на шее, и взрыватель слегка подался. Голодай еще раза два с усилием повернул ключ,
а затем присел на корточки и начал быстро выкручивать взрыватель руками. Сильно деформировавшись
при ударе о землю, взрыватель, конечно, был неисправен и в таком состоянии не годился для бомбы,
минувшей ночью сброшенной с американского Б-29 или английского «Москито» на этот зажатый горными
кряжами Альп австрийский городок. Но при дефектном взрывателе бомба была исправная и продолжала
хранить в себе пятьсот килограммов тротила. На это и рассчитывали пятеро смертников. Как только
отверстие в бомбе освободилось, Жук достал из-под куртки новенький взрыватель, добытый вчера от
испорченной, с отбитым стабилизатором бомбы, и худыми нервными пальцами начал ввинчивать его
вместо прежнего.
Парень спешил, не попадал в резьбу, железо лязгало, и Иван, чтобы кто-нибудь не набрел на них,
приподнявшись, выглянул из ямы.
Поблизости,
проломов в крыше косо цедились на землю дымчатые лучи света. Было душно и пыльно. За рядом
бетонных опор посреди цеха в освещенной солнцем пыли с редкими возгласами и глухим гомоном
2 Ты хороший, я хорошая (нем.).
3 Немец-узник (итало-нем.).
6
шевелились, сновали десятки людей, растаскивавших завалы и убиравших хлам. Там же теперь были и
эсэсманы, которые предпочитали излишне не любопытствовать, когда обезвреживались бомбы, и
обычно держались поодаль.
– Ну, сволочи, теперь ждите!
– тихо, сдерживая гнев, сказал Жук.
Голодай, выпрямляясь над бомбой, буркнул:
– Помолчи. Скажешь гоп, когда перепрыгнешь.
– Ничего, братцы, ничего!
– вытирая вспотевший лоб, проговорил в углу Янушка, бывший колхозный
бригадир, а теперь одноглазый гефтлинг. По натуре он был скорее оптимистом, если только ими могли
быть пленные в лагере. Несмотря на вытекший глаз и отбитую селезенку, он всегда и всех обнадеживал -
и когда подбивал людей на побег, и когда в изодранной овчарками одежде под конвоем с немногими
уцелевшими возвращался в лагерь.
Так высказали они свое отношение к задуманному, кроме разве Сребникова, который, беспрерывно
кашляя, стоял у стены, да еще Ивана. Сребников с самого начала всю эту затею воспринял без
энтузиазма, так как ему мало радости принесла бы даже удача - быстрее, чем лагерный режим и побои,
его добивала чахотка. А Иван Терешка был просто молчун и не любил зря говорить, если и без того все
было ясно.
Голодай вытер ладони о полосатые штаны и взглянул на людей: конечно, главным заводилой был он.
– Кто ударит?
Все на секунду притихли, опустили глаза, напряженно ощупывая ими длинный корпус бомбы с
разбегающимися царапинами на зеленых боках. Сосредоточился невеселый, с седой щетиной на
запавших щеках Янушка; погасла нервная решимость в быстрых глазах Жука; Сребников даже кашлять
перестал, опустил вдоль плоского тела руки - взгляд его стал невыносимо скорбным. Видно было, что
вопрос этот беспокоил их с самого начала; все молчали, мучительно каждый про себя решая самое
важное.
Крупное лице Голодая выражало нетерпение и суровую решимость поставить все точки над «i».
– Добровольцев нет!
– мрачно констатировал он.
– Тогда потянем.
– Ага. Так лучше, - встрепенулся и подступил ближе к нему Жук.