Повести
Шрифт:
– Что ж, потянем. По справедливости чтоб, - согласился Янушка.
Сдержанно и, кажется, с облегчением кашлянул Сребников. Терешка молча, одним ударом вогнал в
землю конец ломика. Но Голодай, хлопнув себя по бедру, выругался:
– Потянешь тут. Ни спички, ни соломинки.
Нетерпеливо оглянувшись, он схватил лежавшую в углу ямы тяжелую с длинной рукояткой кувалду.
– Значит, так... Бери выше.
И присел, обхватив ручку у самого основания. Остальные
кувалдой головы. Выше Голодая взялся рукой Жук, еще выше сцепились узловатые пальцы Янушки,
затем ручку охватила ладонь Сребникова, за ней - широкая пятерня Терешки, потом опять Голодая,
Жука, Янушки. И когда над сплетением рук остался маленький кончик черенка, его медленно коснулась
дрожащая потная рука Сребникова.
Все невольно с облегчением вздохнули, поднялись и, постояв у стены, с полминуты старались не
глядеть друг на друга. Голодай решительным жестом протянул кувалду тому, кто должен был с нею
умереть.
– Так что по справедливости. Без обмана, - по-прежнему грубовато, но с едва заметной ноткой
сочувствия сказал он.
Сребников почему-то перестал кашлять, пошатнулся, взял ручку кувалды, молча повернул ее в руках,
попробовал переставить и опустил. Его полные неуемной тоски глаза остановились на товарищах.
– Не разобью я, - тихо, тоном обреченного сказал он.
– Не осилю.
Все снова притихли. Голодай гневно сверкнул глазами на смертника:
– Ты что?!
– Не разобью. Силы уже... мало, - уныло объяснил Сребников и тяжело, надрывно закашлялся.
Голодай посмотрел на него и вдруг зло выругался.
– Ну и ну!
– язвительно проговорил Жук.
– Вили-вили веревочку...
– Что ж... Ясное дело, где ему разбить. Ослабел, - готов был согласиться с происшедшим Янушка.
У Терешки внутри будто перевернулось что-то - хотя он и понимал, что Сребников не притворяется, но
такая неожиданность вызвала у него гнев. С минуту он тяжело, исподлобья смотрел на больного, что-то
решал про себя. Умирать он, конечно, не стремился. Как и все, хотел жить. Трижды пытался вырваться
на волю (однажды дошел почти до Житомира). И тем не менее в жизни, оказывается, бывает момент,
когда надо решиться закончить все одним взмахом.
И он шагнул к Сребникову:
– Дай сюда.
Сребников удивленно моргнул скорбными глазами, послушно разнял пальцы. Терешка переставил
кувалду к себе и немного смущенно скомандовал:
– Ну, что стали? Берем. Чего ждать?
Суровый Голодай, нервный Жук, озабоченный Янушка с недоумением взглянули на него и,
оживившись вдруг,
7
– Взяли! Жук - веревку. Лаги давайте. Куда лаги девали?
– с неестественной бодростью распоряжался
Терешка и в поисках заранее припасенных палок выглянул из ямы. Но тут же он вздрогнул, остальные
замерли рядом. Предчувствуя беду, Терешка медленно выпрямился во весь рост.
Невдалеке от ямы в пыльном потоке косых лучей стоял командофюрер Зандлер. Он сразу увидел
Ивана, их взгляды встретились, и Зандлер кивнул головой:
– Ком!
Терешка выругался про себя, отставил к стене кувалду и быстро (медлить в таком случае было
нельзя) по откосу вылез на раскиданную вокруг ямы землю. Сзади, настороженные, притихли,
притаились товарищи.
В пыльном, пустом с этого конца цехе (боясь взрыва бомбы, немцы повытаскивали отсюда станки)
было душно, повсюду из пробитой крыши струились на пол пыльные лучи полуденного солнца. В другом,
разрушенном конце огромного, как ангар, сооружения, где разбирала завал команда женщин из сектора
«С», сновали десятки людей с носилками; по настланным на землю доскам женщины гоняли груженные
щебенкой тачки.
Зандлер стоял в проходе под рядом опор, сбоку от большого пятна света на бетонном полу, и,
заложив за спину руки, ждал. Терешка быстро сбежал с кучи земли, деревяшки его громко простучали и
стихли. Хмуря широкие русые брови, он остановился в пяти шагах от Зандлера, как раз на освещенном
квадрате пола. Эсэсовец, вынеся из-за спины одну руку, пальцами дернул широкий козырек фуражки:
– Ви ист мит дер бомбе?4
– Скоро. Глейх5, - сдержанно сказал Иван.
– Шнеллер хинаустраген!6
Зандлер подозрительно поглядел в сторону ямы, из которой торчали головы четырех пленных, потом
испытующе - на Ивана; тот стоял по-солдатски собранный, готовый ко всему. Острым взглядом он впился
в бритое, загорелое лицо немца. Оно было преисполнено сознания власти и достоинства. В то же время
Иван настороженно следил за каждым движением его правой руки. Неподалеку от них, на другой
половине цеха, две женщины в полосатой одежде опустили на землю носилки и, пересиливая страх, с
любопытством ждали, что будет дальше. Немец, скользнув взглядом по плечистой фигуре гефтлинга,
внешне выражавшей только готовность к действию, понял это по-своему. Ступив ближе, он протянул к
нему ногу в запыленном сапоге.
– Чист о!
– спутав ударение, кивнул он на сапог.