Повседневная цивилистика
Шрифт:
Но, еще раз повторю, это регулирование насилия в отношении владения и владельца не может превратить владение в частное право.
Дорого как память
«Мне моя жизнь дорога как память» – сказано в главном тексте эпохи (я бы сказал – прошедшей, но, увы, она никак не проходит).
Если недолго подумать над тем, что здесь смешно (а долго думать, напомню, не рекомендуют психиатры), то мы обнаружим, видимо, намек на тот вариант благоговейного отношения к святыням, за которым легко обнаруживаются интересы вовсе не священные
Чаще всего именно такую подоплеку имеют споры о памятниках культуры.
Память – вещь священная, потому что нематериальная и потому что не вещь в смысле нормы об объектах гражданских прав. Однако с предъявлением иска святость удержать не удается. Это вполне очевидно: юристам, как правило, отказывают в надежде на спасение души. (Читатель, впрочем, зачислит себя в исключения и будет, конечно, прав.)
Но соответствующие метаморфозы присущи и делам о правах на памятники культуры.
О таком деле пойдет дальнейший рассказ.
В позапрошлом веке был построен большой доходный дом, часть которого использовалась, кажется, для проживания семьи хозяина. Когда я оказался в одном из помещений (дело было уже во время возникшего судебного спора), мне показали библиотеку – белое круглое, точнее, граненое (грани скрывали ниши для книг), помещение с резными, улетающими в сферу купола спиралями, которые уносили вверх и взгляд, и дыхание.
С кружащейся головой я продолжал беседу.
Суть конфликта оказалась такой.
В здании с ранних советских времен находились разные пользователи. Когда-то, в эпоху равенства, здесь даже было общежитие, если не ошибаюсь, ткачих. Затем в него вселялись органы и учреждения, сменяя друг друга вне какой-либо внятной логики. Как воспоминание об общежитии осталось и некоторое количество жильцов и тем самым жилых помещений.
Общим у всех прошедших насельников было вполне небрежное отношение к памятнику. В результате он крайне обветшал и начал разваливаться.
Для спасения памятника правительство города прибегло к отработанной тактике: были заключены договоры о реконструкции отдельных помещений, целью которых было их восстановление, с передачей этих помещений в собственность инвесторов, за счет которых проводились восстановительные работы.
Несколько лет велись работы, естественно, под контролем органов по охране памятников культуры, и наконец инвесторы заняли свои помещения и не без труда зарегистрировали права собственности на них.
Но к этому моменту возник конфликт между федеральным собственником и городом относительно принадлежности самого здания. Федеральный собственник утверждал, что здание принадлежит ему и что, стало быть, городские власти не имели права распоряжаться зданием никаким образом, в том числе путем заключения договоров о реконструкции и восстановлении помещений в здании, если при этом менялся собственник.
Городские власти, естественно, доказывали, что по результатам всех процедур разграничения государственного имущества это здание является несомненным объектом городской собственности.
Наконец, был предъявлен иск о признании права собственности на те помещения, которые были реконструированы и закреплены на праве
Суд первой инстанции иск удовлетворил.
Инвестиционные договоры были признаны недействительными, потому что были заключены лицом, не имевшим права на отчуждение имущества.
Затем суд приступил к обсуждению добросовестности ответчиков и высказал суждение, что она не имеет значения, поскольку истец утратил владение помещениями помимо своей воли.
Вообще, публичный собственник практически никогда и не владеет своим имуществом – это осуществляется иными лицами, скажем, учреждениями, которым имущество передается в оперативное управление, и т. д. Вероятно, можно было бы обнаружить в прошлом таких владельцев, но, несомненно, ни одна из этих организаций не изгонялась кем-либо из своих помещений, а покидала помещения исключительно по собственной воле.
Истец же вовсе не ссылался на какие угодно обстоятельства утраты владения. Скорее всего, суд придерживался достаточно распространенного и тем не менее не имеющего законной почвы подхода, отождествляющего способ утраты владения с наличием или отсутствием юридического основания для отчуждения имущества. Видимо, имелось в виду, что раз инвестконтракты были заключены неуполномоченным лицом, то собственник не выразил воли не только на отчуждение, но и на утрату владения.
Впрочем, в первую очередь следовало бы обсудить более формальный вопрос, нередко возникающий в наших судах: какое значение имеют суждения суда о фактах, не входящих в основание иска?
В нашем случае это обсуждение способа утраты владения. Как следует из ст. 302 ГК РФ, утрата владения помимо воли собственника или законного владельца опрокидывает возражение о доброй совести ответчика по виндикационному иску. Это то контрвозражение, которое уничтожает возражение.
Понятно, что это контрвозражение (правильнее – контрэксцепция, но такие слова нельзя говорить в суде) связано с заявлением о доброй совести и следует после его обоснования, чтобы лишить его действия и добиться удовлетворения виндикационного иска, несмотря на добрую совесть ответчика.
Но в нашем случае был заявлен иск о признании права собственности на реконструированные и восстановленные помещения. Виндикационный иск не заявлялся. Какое же значение имеют суждения суда об утрате имущества помимо воли собственника?
В основании иска о признании права на здание лежит утверждение, что инвестконтракты, в силу которых ответчики получили помещения, заключены неуполномоченным лицом. Основанием этого иска является, стало быть, утверждение о принадлежности истцу права на имущество. А вот владение вещью вовсе не имеет значения для вывода об отсутствии права на отчуждение. Более того, владение чужим имуществом в рамках спора, связанного с отсутствием права на отчуждение, скорее предполагается, ведь именно владение и позволяет совершить и исполнить договор, одним из условий которого является передача имущества ответчику (в незаконное владение, коль скоро права на отчуждение нет). Значит, доказывание наличия или отсутствия владения по общему правилу не входит в основание спора о принадлежности вещи, спора о праве.