Повседневная жизнь Французского Иностранного легиона: «Ко мне, Легион!»
Шрифт:
Когда стало ясно, что Париж «сдал» своих сограждан в Африке, то легион забрал все, что смог увезти, и ушел в чужую ему метрополию — как уходили русские пустынники, преследуемые большевиками, в Финляндию.
Из Алжира уехало три миллиона французов. Ровно столько же русских покинуло Россию в 1920 году. Те и другие остались без родины, потому что Алжир для «черноногих» был тем же, что Россия для тех константинопольских русских.
Дальнейшая судьба «черноногих» не всколыхнула Францию. А сегодня уже просто забыта…
Обань не случайно стал вторым «Отчим домом» легиона:
Однажды главный редактор журнала легионеров «Белое кепи» майор Моррель рассказал мне семейную историю: его отец был военным врачом в Алжире. Ушел с последними частями, спасая от резни «арки» — арабов, воевавших за «французский Алжир», и их семьи. По прибытии во Францию отец немедленно уволился из армии: предательства «черноногие» Парижу не простили. Он поселился под Марселем, где тогда осели большинство «черноногих». Пепелище на месте сгоревшего семейного дома притягивает: в первые дни уйти от него нет сил. Даже свои новые дома «черноногие» строили на манер алжирских — с плоскими крышами.
Его сын, мой собеседник, родился уже во Франции. В детстве он много раз спрашивал отца: каков же он, этот Алжир? И вот однажды они вдвоем отправились в горы. Забрались довольно высоко. Отец посмотрел вокруг и сказал: «Ты много раз спрашивал; каков Алжир? Он такой. Он — перед тобой, сынок! Это — наша родина». Недавно они съездили в Алжир и проехали по всем тем местам среди песков, где старому доктору приходилось служить в молодости.
Главный историк и архивист легиона майор Мишо курит свои сигары в рабочем кабинете. Ну и что, что теперь во Франции, как в Америке: даже в баре не покуришь, чихал он на постановления этих «штафирок» из Брюсселя. Легион — его дом, а дома он может делать все, что захочет. И это при том, что рядовые французы уже побаиваются курить в отведенных им правительством Саркози местах, то есть на улице. Мне нравится этот вдумчивый майор и его пахучие сигары. Закуриваем.
«Мы были наголову разбиты во Вьетнаме, но в военном отношении война в Алжире была выиграна», — говорит мне коммандан Мишо. Я изумлен: впервые слышу такое из уст француза. Он продолжает: «Судите сами — центр подполья в Касбе ликвидирован. Взрывы бомб в Алжире разом прекратились. Все пути поставки оружия, в том числе советского, через Тунис были перекрыты. Базы повстанцев зачищены. Но исход войны — чисто политическое решение президента».
Для арабов-«арки» и миллионов «черноногих», поколениями живших в Алжире, хитрый ход де Голля для укрепления своей популярности обернулся потерей родины. А легионеры лишились «Отчего дома». И эта потеря вовсе не добавила им сентиментальных воспоминаний.
И все же легион остался преданным присяге, «лояльным», как скажут легионеры. После расстрела французской армией мирной демонстрации «черноногих», унесшего около сотни молодых жизней, появления баррикад на центральных улицах, когда красавец Алжир разделился, словно Бейрут, на французские христианские и мусульманские районы, на фоне капитулянтских приказов де Голля власть в Алжире попыталась взять армия. Мятеж вспыхнул, как сухой кустарник —
Первый парашютный полк, расквартированный в Алжире, благодаря решимости его командира майора Сен-Марка, служившего в «пара» уже десять лет, в ночь 21 апреля взял столицу под контроль. «Первый» был уже не с Парижем. Его полковая песня «Я ни о чем не сожалею…», которую исполняла Пиаф, с момента его решения приобрела гораздо более глубокий смысл.
Теперь все зависело от «Отчего дома» в Сиди-Бель-Аббесе. Полковник Бротье думал долго, взвешивал все «за» и «против», но не в смысле своих погон… речь шла о принципах Иностранного легиона. А затем принял нелегкое решение: «Происходящее в стране не имеет к нам отношения. Это полностью французское дело. Мы остаемся лояльны».
Легионеры остались верны своему, однажды сказанному слову, но остались без своего Алжира.
Президент де Голль был злопамятен и не терпел возражений: непокорный Первый парашютный полк расформировали сразу же после того, как путч генералов в Алжире был подавлен, а его активные участники оказались за решеткой. Президент Республики был готов разогнать и весь Иностранный легион. Лишь заступничество военных спасло легион от полного разгрома: были расформированы лишь три полка, дислоцированные в Северной Африке и Сахаре.
Так возникло еще одно качество легионера: недоверие власти. Политики созданы для того, чтобы использовать солдат, а потом предавать их.
После войн в Алжире легионерам неоднократно приходилось защищать свою честь. Как наши офицеры в ельцинские «девяностые» стеснялись появляться на улице в своей форме, так и участникам алжирской войны приходится отвечать перед журналистами и судами за то, что все они — палачи, насильники и мучители арабов. При этом почему-то все забывали, что половина арабского населения воевала вместе с французами за свой Алжир. Потом их эвакуировали вместе с семьями, чтобы спасти от праведной мести своих соотечественников — победителей в той гражданской войне.
Обвинения продолжаются, но никто из обвинителей почему-то не задается вопросом: а что будут делать завтра с теми, кто помогает легионерам в Афганистане сегодня? Или не вспоминает 100 тысяч тех французов, что не уехали к своей мачехе-Франции, и алжирцев, которые поверили в то, что их не тронут, несмотря на то, что они симпатизировали «колонизаторам». Сколько «черноногих» было выброшено из своих квартир и убито после ухода из Алжира Иностранного легиона? И еще долго бегали по городу стаи голодных и одичавших собак — некогда домашних любимцев…
«А пропо», как говорят французы. Между прочим, спустя два года после исхода французов из Алжира в Сахаре нашли колоссальные запасы газа. Геологическую разведку проводили еще при старой власти… В истории не бывает сослагательного наклонения, но все же не так уж трудно себе представить, какой была бы Франция сегодня, если бы алжирский газ был французским. Впрочем, опыт других стран показывает, что «сидение на трубе» не способствует оздоровлению нравов в обществе и укреплению стойкости нации.