Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков
Шрифт:
Обеспечить благородных людей непроизводительной работой, позволявшей им расходовать излишки энергии, был призван спорт. В последние годы XIX века прогресс в этой области был налицо. В Москве появилась мания на гимнастические упражнения. Футбол, велосипедная езда и коньки также привлекали многих. На стремления эти откликались и московские власти. В 1892 году некоторые члены городской управы предложили сделать катки для учащихся на Патриарших, Чистых и Красном прудах бесплатными. Прекрасная идея, жаль, что свершиться ей было не суждено. Платные катки как-никак ежегодно давали городу доход в сумме 7 тысяч рублей, и лишаться этого дохода городским властям очень не хотелось. Кроме потери этой суммы широкий жест обошёлся бы казне расходами на содержание катков и наём особых надзирателей за детьми. И вот здесь начиналась та «непереводимая игра слов», с помощью которой отцы города пытались состроить красивую мину при неважной игре. Мотивируя своё решение об отказе сделать катки бесплатными, они писали следующее: «Учащиеся, привлекаемые бесплатностью, являлись бы на катки толпами и, принадлежа к разным школам, вступали бы между собою, по детскому обычаю, в ссоры и драки. Было бы несправедливой привилегией устраивать бесплатные катки для небольшого числа лиц на счёт плательщиков городских сборов. Бесплатными катками пользовались бы воспитанники как бедных, так и богатых семейств, которые могли бы платить за каток При этом как те, так и другие принадлежали бы к обывателям местностей,
Каток на Чистых прудах освещался электрическим светом аж с декабря 1885 года. Здесь тогда играл оркестр военной музыки 1-го Донского казачьего полка, а рядом, на бульваре, были устроены горы, по которым в «семейных дилижансах» любителей острых ощущений катали «опытные катальщики».
Уроков физкультуры, как в наше время, тогда ещё не было. Правда, в добровольном порядке немало гимназистов и реалистов занимались гимнастическими упражнениями. Однако этого было недостаточно. Перегрузка занятиями (в старших классах постоянно было по шесть уроков), любовные романы в литературе, публичные дома в переулках, оравы падших женщин, возбуждавших интерес, и, наконец, просто возрастные изменения организма толкали мальчишек к онанизму. Онанизм стал одной из проблем средней школы и не только.
В начале 1903 года в гимназии им. И. и А. Медведниковых два педагогических совета были посвящены этой теме. Поводом к этому послужило подозрительное поведение некоторых учеников. Они стали отставать в учёбе, не принимали участия в играх и забавах своих товарищей, под глазами у них появились тёмные круги. Всё это говорило о том, что они занимаются мастурбацией. В сентябре 1905 года ученика второго класса Васю Прокофьева за этим неблаговидным занятием застукал воспитатель. Когда гимназический врач Миловидов предложил Васе спустить штаны, то, увидев несчастную письку гимназиста с покрасневшим натёртым кончиком, растянутой крайней плотью и отвислой мошонкой, чуть не заплакал: перед ним стоял закоренелый онанист. Педсовет принял решение Васю Прокофьева из гимназии уволить.
И всё-таки, как ни страшен был онанизм, руководители народного образования страны главную опасность видели в распущенности молодёжи и увлечении её либеральными и революционными идеями.
В 1905 году вышли в свет «Наставления для учеников гимназий и реальных училищ г. Москвы». В этих «Наставлениях» ученикам предписывалось свято исполнять свой христианский долг и по воскресеньям и праздничным дням, а также по вечерам накануне этих дней посещать церковные богослужения. Предписывалось также аккуратно посещать уроки и не опаздывать на молитву перед началом занятий, ответы преподавателю давать стоя, держась при этом прямо. В «Наставлениях» признавалось совершенно недопустимым употребление учениками в разговорах между собой неприличных слов и выражений. Недопустимыми признавались также игры на деньги, продажа вещей или книг друг другу и посторонним лицам, а также мена их. Касаясь манеры поведения гимназистов и реалистов в обществе, авторы «Наставлений» писали: «При встрече с государем императором, членами августейшей семьи ученики обязаны останавливаться и снимать фуражки, а при встрече с министром народного просвещения, его товарищами, попечителем учебного округа и его помощниками, с окружными инспекторами, градоначальником, архиереями а также помощниками своих классных наставников снимать фуражки и вежливо кланяться». Кроме того, в «Наставлениях» указывалось на то, что гимназисты и реалисты не должны накидывать на плечи пальто, носить длинные волосы, украшения, тросточки. Им также запрещалось хождение «по общественным местам и по улицам большими группами». Посещение театра дозволялось только с разрешения гимназического и училищного начальства, а посещение кинематографа — в течение времени, отведённого для прогулок, то есть до восьми, а в летнее время (с апреля по август) — до десяти часов. На танцевальных вечерах разрешалось находиться до 12 часов ночи. Запрещалось, конечно, иметь дома, а тем паче носить с собой огнестрельное оружие и употреблять алкоголь. Курить запрещалось на улицах и вообще в общественных местах. Гимназистам и реалистам не дозволялось участвовать в кружках, обществах, чествованиях, носящих публичный характер, в публичных состязаниях на призы, а также посещать судебные заседания, заседания городской думы, дворянских и земских собраний. Нечего было и думать о посещении таких очагов разврата, как театр «Омон». Для надзора за учащимися в свободное от занятий время было учреждено ежедневное дежурство помощников классных наставников. При этом все лица, служащие в учебных заведениях, были снабжены особыми билетами, на лицевой стороне которых можно было прочитать: «Билет члена педагогического совета», а под ним — звание, имя и фамилию лица, которому билет выдан.
«Вне дома, — говорилось в „Наставлениях“, — ученики должны быть в одежде установленной формы». Но сколь бы суровы ни были эти «Наставления», дух свободы проникал за стены гимназий и гремел очистительной грозой над головами учащихся. 24 октября 1906 года гимназисты старших классов 1-й гимназии в конце большой перемены собрались в одном из классов и стали обсуждать вопрос о необходимости искоренения обычая некоторых своих товарищей играть в карты в помещении гимназического ватерклозета. Собрание было шумным и долгим. Инспектора, который рвался в класс, никто не хотел слушать. Его просто не пустили в класс, сколько он ни рвался. Наконец, по прошествии двух уроков, когда виновные наконец раскаялись в своих грехах и пообещали больше не превращать ватерклозет в казино, заседание закончилось и дверь класса была открыта. Возмущению преподавателей не было предела. Кстати, за последний месяц это был уже второй случай массового неповиновения в гимназии. За месяц до этого ученики другого класса сорвали урок русского языка. Для того чтобы не писать сочинение, ученики зажгли перед уроком в классе курительные свечи, после чего дышать в классе стало нечем. Побудило их к такому дерзкому поступку то, что молодой преподаватель Бородин незадолго до этого выставил чуть ли не всему классу двойки. Подобная раздача двоек на этот раз, да ещё за сочинение, могла привести к тому, что класс мог бы остаться не аттестованным в четверти. Директор гимназии разъяснил тогда ученикам, что они не только самым грубым образом нарушили школьную дисциплину, но и элементарные правила приличия. Кончилось тем, что гимназисты раскаялись и попросили у директора прощения. По себе знаю, как действуют на незрелый организм школьника слова об основных моральных ценностях, таких как честь и достоинство. Однажды на уроке одной из математических дисциплин (не помню какой) я запустил голубя. Бумажная птица взмыла
Оставалось тогда совсем немного времени до той поры, когда многим из них пришлось свои серые и зелёные шинели сменить на шинели цвета хаки, цвет, который им ещё так недавно запрещали носить всё те же «Наставления». В 1914 году империи вообще стало не до гимназистов: гимнастёрки и кители понадобились солдатам и офицерам. Старая гимназическая форма износилась, к тому же многие ученики из неё просто выросли. В октябре 1916 года попечитель Московского учебного округа вообще разрешил учащимся не носить форму.
Закатилось детство золотое, рухнули надежды и планы молодых, не успевших познать радости жизни людей. Их теперь ждали тяжёлые испытания. Казалось странным, что ещё совсем недавно преподаватели получали такие циркуляры попечителя, как этот — «Об обязательном ознакомлении учеников с появлением полного солнечного затмения, которое должно состояться 8 августа 1913 года». Теперь же, спустя год, им объявляли циркуляры об обязательном приёме подданных Австрии и Германии, служащих в Министерстве народного просвещения, в русское подданство, о прекращении во время войны приёма германских, австрийских и венгерских подданных в учебные заведения Российской империи, о нежелательности назначения на должность классных наставников и преподавателей немецкого языка лиц немецкой национальности и пр. Ещё через три года, в апреле 1917-го, вышел другой циркуляр другого попечителя. Он предписывал окончить занятия и отпустить учеников на каникулы 29 апреля ввиду того, что они в большинстве случаев заняты общественными работами: службой в милиции, разгрузкой железнодорожных составов, работой на почтамте и на общественных огородах. А циркуляр от 15 ноября 1917 года принёс ученикам новое русское правописание. Тогда же гимназиям пришлось рассматривать ходатайства своих бывших учеников, ушедших в 1914 году из седьмого класса добровольцами на фронт, о разрешении поступления в восьмой класс без экзаменов. Обсуждали проекты автономии учебных заведений, разрабатывали планы превращения гимназий в единые трудовые школы и т. д. Тем и закончилась эпоха русских гимназистов и гимназисток Впереди их ждали совсем другие времена.
Слово «студент» перешло в новую, советскую эпоху, поскольку власти не видели в нём ничего буржуазного и контрреволюционного. На протяжении второй половины XIX века слова «студент» и «революционер» были почти синонимами. Способствовало этому то, что большинство студентов были людьми небогатыми. Ещё в 1860-х годах один «народник» писал о студентах: «Мы были бедны… в то время студент почти гордился своей бедностью. Бедность была некоторым образом в моде, составляла своего рода шик., над франтами смеялись. Студенческая среда была той почвой, на которой легко распространялось социалистическое учение, отвергающее личную собственность, поскольку у студентов и собственности-то не было». Поиск истины, стремление к правде, желание принести себя в жертву ради свободы и счастья народа — всё это было свойственно молодёжи того времени. Дело в том, что во второй половине XIX века в России завелась совесть. Это была не та общепринятая совесть, о которой все знали из Закона Божьего. Эту совесть пробудили размышления о жизни народной, о её бедности и несправедливости. Её вызвало к жизни чувство стыда за собственное равнодушие к нуждам простых людей, она стала витамином роста русской интеллигенции, а «Исторические письма» Лаврова (Миртова) [47] — своего рода Евангелием. В них говорилось о долге интеллигенции перед народом, о том, что за счёт его пота, слёз и крови она получает образование. Говорилось также и о том, что интеллигенция обязана отработать перед народом свой долг. Многие совестливые люди, в большинстве своём студенты, мучаясь мыслью о том, что «удобства жизни» куплены «страданиями миллионов», чтобы как-то уменьшить муки совести, стали питаться чёрным хлебом с селёдкой. Находились и такие, которые и селёдку воспринимали как роскошь. Голод 1892 года дал новый толчок к обострению совести русской интеллигенции. Часть её обратилась к марксизму, который тогда появился в России. Понятие «интеллигент» в России не существовало отдельно от понятия служения народу.
47
Петр Лаврович Лавров (Миртов)1823–1900) — теоретик русского революционного народничества, философ, публицист, социолог.
Студенты в своей массе пополняли ряды русской интеллигенции. Некоторые молодые люди, втянувшись в студенческую жизнь и философию интеллигентности, не желали расставаться со студенческой скамьёй.
Времена менялись, но традиции продолжали жить. Продолжали оставаться студентами и люди, чтившие эти традиции. При отсутствии распределения по окончании учёбы, при свободном посещении лекций и наличии хоть каких-то средств некоторые готовы были учиться хоть всю жизнь. Так появился в России новый тип и литературный персонаж — «вечный студент». Вспомните Петю Трофимова из чеховского «Вишнёвого сада».
Количество лет, затраченных на образование, не всегда, увы, было пропорционально количеству усвоенных студентом полезных званий. Методы обучения и учебные программы высших учебных заведений тех лет были в значительной степени оторваны от жизни. Недостаток практических занятий на естественных факультетах и стремление профессоров вложить в головы студентов всё, что известно им самим по данному предмету, независимо от того, пригодятся эти знания в практической деятельности или нет, составляли особенность российской высшей школы.