Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков

Брюнель-Лобришон Женевьева

БВЛ, с. 148–149

* * *

— Дама, зачем эта пытка так зла? — Сеньор, речь безумца мне не мила. — Дама, молю хоть о капле тепла. — Сеньор, бесплодным мольбам нет числа. — Дама, немолчна моя вам хвала. — Сеньор, я желаю вам только зла. — Дама, тоскою душа изошла. — Сеньор, а моя зато весела. — Дама, утешьте последний мой час. — Сеньор, долго ждать вам, вот весь мой сказ. — Дама, сиявший мне светоч угас. — Сеньор, это нравится мне как раз. — Дама, скорбями чреват ваш отказ. — Сеньор, разве есть любовь на заказ? — Дама, единый ваш взор меня б спас. — Сеньор, не должно быть надежд у вас. — Дама, я прав не повсюду лишен. — Сеньор, в добрый путь! Иль ждете препон? — Дама, любовь к вам мне ставит заслон. — Сеньор, я не знаю, зачем ей он. — Дама, со мной слишком резок ваш тон. — Сеньор, он для вас и изобретен. — Знать, Дама, непоправим мой урон. — Сеньор, для меня ваша речь — закон. — Амор, к равнодушью привел ваш путь. — Друг, выбрав цель, я не вправе свернуть. — Амор, зло сразит вас когда-нибудь. — Друг, вам жалеть не придется отнюдь. — Амор, не любим я Дамой ничуть. — Друг, я хотел бы вас с лучшей столкнуть. — Амор, но боль разрывает мне грудь. — Друг, я найду, как убытки вернуть. — Амор, вас к краху ведет ваша прыть. — Друг, нет причин так меня честить. — Амор, вы хотите нас разлучить. — Друг, жить в разлуке милей, чем не жить. — Амор, я не в силах

Даму сменить. — Друг, вам придется желанья смирить. — Амор, впредь могу ль я радость вкусить? — Друг, для того надо ждать и служить.

ПТ, с. 167–168

Пистолета

* * *

Мне б тыщу марок звонким серебром, Да и червонцев, столько — не беда, Амбары бы с пшеницей и овсом, Коров, баранов и быков стада, В день — по сту ливров, чтобы жить широко, Да замок бы, воздвигнутый высоко, Да порт — такой, как любят моряки, В заливе, при впадении реки. Но мудрость Соломонову притом И здравый смысл мне б сохранять всегда, А давши слово, вспоминать о нем, Когда придет для дела череда; Вовек не ведать скупости порока, Чтоб рыцари не слали мне упрека, Не пели бы жонглеры-шутники, Что не видать щедрот моей руки. Вот стать бы мне красавицы дружком, — Да чтоб была мила и не горда! Мне б сотню рыцарей, они б верхом За мною вскачь неслись туда-сюда, Блестя бронею и с мечом у бока — В вооруженье я, признаться, дока! Да и купцы б везли ко мне тюки — Тюки бы скоро делались легки! Кто пропитанья ищет день за днем, Униженно, сгорая со стыда, Тех бы созвать к себе в богатый дом — Пусть не гнетет их горькая нужда, — Кормить их сытно до любого срока, А платы с них не требовать жестоко. Одна помеха — грезам вопреки, Доходишки мои невелики! Зато уж вам, любовию влеком, Я, Донна, отдал сердце навсегда, А будь я всемогущим королем, Весь мир принадлежал бы вам тогда. Но я и так прославлю вас далёко, При всех дворах, до самого Востока. Вам посвящу все песни, до строки, О мой источник счастья и тоски!

БВЛ, с. 153–154

Пейре Карденаль

* * *

Хоть клирик ядовит И злобою смердит, А в пастыри глядит, — Он за одежды чтим. Смекнул же Изенгрим: Овечью шкуру надо — И псам сторожевым Не уберечь их стада. В овцу преображен, В овечий влез загон И всласть наелся он, — Вот тем и поп силен! Наш император мнит, Что всюду он царит, Король свой трон хранит, А граф владычит с ним И с рыцарством своим, — Поп правит без парада, Но поп неодолим, Нет с этим вором слада. Поповский трон — амвон, И под церковный звон Даятель обольщен, А поп обогащен. Тем выше он сидит, Чем меньше башковит, Тем больше лжет и мстит, Тем меньше укротим, Тем больше риска с ним. Попы — не Церкви чада: Враги один с другим, Они — исчадье ада. Попами осквернен Всевышнего закон, — Так не был испокон Господь наш оскорблен. Поп за столом сопит, — Уже настолько сыт! — А сам на стол косит, В жратве неудержим, Тревогой одержим, Что жирная услада Сжуется ртом чужим. Да для какого ляда, Не зван, не приглашен, За стол к нам лезет он?! Для нищих есть канон, Вот, получай — и вон! Арабов защитит Их мусульманства щит, Арабам не грозит, Что поп вотрется к ним, Смирен, как пилигрим. А где у нас ограда, Коль так попов мы чтим Лишь из-за их наряда? Но нынче посрамлен Их черный легион: Был Фридрих принужден Поставить им заслон. Кто ими охмурен, Да будет упрежден: Мерзавцев всех времен Сей сброд затмить рожден!

БВЛ, с. 140–141

* * *

Всем суждено предстать на Страшный суд, — И сирвентес тому хочу сложить, Кем был я сотворен и пущен жить, — Пускай мои стихи меня спасут И от кромешного избавят ада! Я Господу скажу: «Ужели надо, Перетерпев при жизни столько бед, В мучениях держать за все ответ?» Блаженных сонмы дерзостью сочтут О воле всемогущего судить, Но я, речей не обрывая нить, Все выскажу, уста мне не замкнут! Какая вседержителю отрада Прочь от себя гнать собственное стадо? Пускай и грешник по скончанье лет Увидит Божьей благодати свет. Пусть от усопших рай не стерегут — Ворота настежь надо бы открыть, Пришельцев же улыбкою дарить. Апостол Петр хоть свят, да слишком крут! К чему красоты царственного града, Коль кара ждет одних, других — награда? Хоть царь царей и славою одет, На ропот мой молчать ему не след. Ад сатанинский несказанно лют, Его давно бы надо упразднить, И ты, владыка, властен так решить — Освободи ж туда попавший люд! Тогда чертей бессильная досада Заставит нас смеяться до упада. Пусть Сатана не ведает побед И дел его исчезнет самый след. Вот я стою, земной окончив труд. На Господа привык я уповать: Пускай земные муки мне дадут Хоть адских мук за гробом не узнать! А коль не так, зачем же вся надсада Работнику земного вертограда? Нет, поверни мне вспять теченье лет, Чтоб вовсе не рождался я на свет. В ад низвергать — ни смысла в том, ни лада, То грех, Господь, то дьявола привада. На грозный приговор скажу в ответ: Знать, и в суде Господнем правды нет! Ты, Приснодева, нам во всем ограда, И сына умолить ты будешь рада: Да обретают рай и внук, и дед, — Сам Иоанн да будет им сосед!

БВЛ, с. 144–145

* * *

Я ненавижу лживость и обман, Путь к истине единственно мне гож, И, ясно впереди или туман, Я нахожу, что он равно хорош; Пусть сплошь и рядом праведник бедней Возвышенных неверьем богачей, Я знаю: тех, кто ложью вознесен, Стремительнее тянет под уклон. Любить, как Каин Авеля, крестьян В самой природе у больших вельмож, — Бордельным девкам мил чужой карман Не столь, сколь этим хищникам грабеж; Будь дырка в теле у таких людей, Не правду обнаружили б мы в ней, Но фальшь, ибо в сердцах их заключен Источник лжи, не знающей препон. Известен мне баронов целый клан Цены такой, как со стекляшкой брошь: Сказать, что это малый лишь изъян, Не то же ли, что волк с ягненком схож? Людей пустейших все они пустей Душой, денье фальшивый их ценней: Крест, и цветок, и сверху посребрен, А переплавь — дешевле меди он. Свой новый изложу Востоку план И Западу, ждать дольше невтерпеж: Дать честному согласен я безан, Коль мне бесчестный — гвоздь ценою в грош; Дам щедрым марку золота быстрей, Чем мне су турское — союз рвачей; Правдивым будет слиток мной вручен, Будь лживыми яйцом я награжден. Пергамента клочок и мал, и рван, Перчатки палец невелик — и все ж Я напишу на них закон всех стран, Ибо не труден пирога дележ Меж честными — их мало: кто щедрей, Зовет к столу достойных, а гостей Стекается толпа со всех сторон — Считает всяк, что он был приглашен. Нельзя,

чтоб урожай похвал с полян Добра — тот собирал, кто сеет ложь, Недаром говорят, что коль баран Ободран, то его не пострижешь; Нельзя, чтоб где-то трус иль дуралей Был храброго иль мудреца знатней, Чтоб праведный был правдой уличен И мог законник уличать закон. Хочу сказать сирвентою моей, Что правды избегающий злодей Ни здесь, ни там, как ни старайся он, Не будет к лику славных сопричтен. Файдит, ступай с сирвентою моей В Торнель немедля: эн Гигон славней Всех был бы в мире, но такой, как он, И мой сеньор эн Эбле де Клермон. В путь, Раймондет! Сирвенты суть моей Узнают лишь храбрец и книгочей; Не пой ее мужлану, ибо он И слыша не поймет, откуда звон.

ПТ, с. 194–195

* * *

Любовь я ныне славлю всласть: Она дает мне спать и есть, Меня не жжет, не студит страсть, Я не блуждаю где-невесть, Вдаль не гляжу, зареван, Не мучит душу мне разлад, Я не унижен, не распят, К посланцу не прикован, Предать меня не норовят, Дела мои идут на лад. Против меня не ставят снасть, Не страшно мимо стула сесть, Не надо ни изменниц клясть, Ни грубого ревнивца месть, Никем не атакован, Ничьей внезапностью не смят, Не гнусь под грузом глупых лат, Не гол, не обворован, Не говорю, что я объят Любовью, ни что в сердце ад. Не говорю, что должен пасть, Что мук любви не перенесть, Встреч не ищу, не славлю власть Той, что могла мне предпочесть Любого, будь готов он; Нет дела до ее наград, До сердца, сданного в заклад; Не бит, не ошельмован, Любовью в кандалы не взят, Напротив, ускользнул и рад. Благую победитель часть Избрал: его венчает честь, А побежденного ждет пасть Могилы, страшно произнесть, Но высший тем дарован Удел, кто из души разврат Изгнал, кто армией услад Не мог быть завоеван; Победа эта им стократ Важней, чем городов захват. Хочу на тех охулки класть, Чья речь — ручей, чьих чар не счесть, Кто скор корысть красавиц красть, Вливая ловко в ласку лесть; Их раж и жар рискован, Они о нас надменно мнят; Визг розг и грязь грызне грозят, Но зря тот арестован, Чья явь — любовь, а яства — яд; Плачь, коль оплачен оптом клад. Курс волей облюбован Такой, что чувства наугад, Но не куда хочу летят.

ПТ, с. 196–197

Сордель

* * *

Не мудрено, что бедные мужья Меня клянут. Признать я принужден: Не получал еще отказов я От самых добродетельных из донн. Ревнивца склонен пожалеть я вчуже: Женой с другим делиться каково! Но стоит мне раздеть жену его — И сто обид я наношу ему же. Муж разъярен. Да что поделать, друже! По нраву мне такое баловство — Не упущу я с донной своего, А та позор пусть выместит на муже!

Сордель и Пейре Гильем

* * *

— Сеньор Сордель! Так вы опять Графиню стали осаждать? С Блакацем вместе вам страдать! Ведь он, я слышал, ей одной, Прием встречая ледяной, Обязан ранней сединой. — Пейре Гильем! Всевышний, знать, Чтоб горестям меня предать, Задумал ей красу придать Превыше всей красы земной! Коль умысел таю дурной — Болтаться мне в петле тугой! — Сеньор Сордель, как странны вы! Досель не слышал я, увы, Чтоб были чувства таковы. Молва гласит: кто полюбил, Тот счастья с донной не вкусил, Коль с нею ложе не делил. — Пейре Гильем, что суд молвы! Нет, без мечты сердца мертвы. Я счастлив выше головы, Что в ней доверье пробудил, А взгляд ее мне все б затмил, Когда бы лаской подарил. — Сеньор Сордель, в ваш скромный нрав, Быть может, и поверит граф, Но, осторожность потеряв, Как бы не каялся затем! У вас, простите, кое с кем Уже так вышло между тем! — Пейре Гильем, как был я прав, Врага любви в вас угадав! Ведь, помня вежества устав, Граф должен быть и глух, и нем И мирно спать. Да и зачем То, что сокрыто, видеть всем! — Насчет супруга буду нем, Но все ж готовьте щит и шлем! — Любовь чревата тем да сем, Но я не отступлю, Гильем!

БВЛ, с. 155–157

* * *

По эн Блакацу плач я на простой мотив Начну скорбя; увы, оправдан мой порыв: Он добрым другом был моим, пока был жив; Рок злобно поступил, сеньора нас лишив И в землю вместе с ним все доблести зарыв, — Ущерб смертельный! Тем спасительней призыв Взять сердце у него и всем, кто сердцем лжив Иль боязлив, отдать, их вдосталь накормив. Пусть первым съест его тот, чья держава — Рим, Коль местью праведной к миланцам одержим, Поскольку не они ему — он сдался им И обездолен, хоть германцами и чтим. Король французский пусть откусит вслед за ним, Чтоб вновь Кастилию владением своим Считать; но матери его силен нажим, Он не рискнет, им пуще чести мир ценим. Стою с мольбою пред английским королем, Пусть сколько может съест и станет храбрецом И разоренный им самим по лени дом Возвысит, славою покрыв, а не стыдом. И должен за двоих Кастилец съесть потом; Два королевства — не король он ни в одном. Но и решась, пусть это сделает тайком, А то узнает мать — побьет его дрючком. И Арагонец, съев, воинственную дрожь Почувствует, а то его все стяги сплошь Покрыл позор, а он бездействует — хорош! Или Марсель с Милло не ценятся ни в грош? От сердца пусть вкусит король наваррский тож, Он не на короля — на графа тянет; что ж, Из тех, кто и труслив, и ни на что не гож, Бывает, иногда Бог делает вельмож. Побольше должен граф Тулузский сердца съесть, Чтоб земли бывшие и нынешние счесть: Коль в нем не пробудит другое сердце месть, — Тем менее у нас надежд на то, что есть. И граф Прованский съест, чтоб знать, что предпочесть Чему: жить в бедности иль в гущу боя лезть? Лишь съев, утраченное мог бы он обресть, Иначе бремени утрат ему не снесть. Вельможи не простят мне то, что произнесть Решился я, хоть им, как мне, противна лесть. Подай о милости, Утешник Милый, весть — Ничей отказ мою не уязвил бы честь.

ПТ, с. 188–189

Гираут Рикьер

* * *

Дама к другу не была Столь строга на этот раз: Слово встретиться дала С ним на днях, в вечерний час. Срок желанный наступил, — Истерзался друг тоской: «Ох, томиться день-деньской! Нет, видать, Нынче вечера не ждать!» Страсть жестоко сердце жгла, Нестерпимая подчас. День сиял, и ночь не шла. Бедный друг совсем угас, — Ждать недоставало сил! Истерзался друг тоской: «Ох, томиться день-деньской! Нет, видать, Нынче вечера не ждать!» И любовь его могла Всем открыться напоказ: За слезой слеза текла У несчастного из глаз. Ясный день не уходил, Истерзался друг тоской: «Ох, томиться день-деньской! Нет, видать, Нынче вечера не ждать!» Если встреча нам мила, Ожиданье мучит нас, — От него так тяжела Даже и любовь подчас. День лишь душу бередил. Истерзался друг тоской: «Ох, томиться день-деньской?! Нет, видать, Нынче вечера не ждать!»