Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина
Шрифт:
Только после 1761 года в Полном собрании законов Российской империи исчезают указы, подтверждающие этот запрет [601] . Властям потребовалось не менее двенадцати лет, чтобы полностью изжить в Москве древнюю практику.
«Колодники утечку учинили»
Ночью 20 августа 1743 года на улице шел проливной дождь. В здании присутствия Сыскного приказа содержались под особым караулом несколько колодников, в том числе обвиняемый в совершении крупной кражи Герасим Емельянов. Закованный в ножные кандалы, он сидел под часами в секретарской палате. С вечера его караулил солдат Прохор Ширяев, а в полночь его сменил Савелий Иванов. Около часа ночи преступник, «притворяя себя якобы болен и, застонав, пошел в нужник, якобы для испражнения». Минуту спустя часовой услыхал подозрительный грохот и, «взяв имеющуюся при часах ево свечу, побежал в тот нужник», где с ужасом обнаружил, что колодник прыгнул в выгребную яму и через нее выбрался на улицу. Стоявший на улице возле застенка, напротив нужника, часовой Леонтий Семенов на допросе поведал, что «по полуночи
601
См.: Там же. Т. 15. № 11 282. С. 739–740.
Тем временем беглец, закованный в кандалы, до нитки промокший и сильно вымаранный «человеческим калом», пробирался по ночным улицам к Арбатским воротам. Там, в приходе церкви Николая Чудотворца, что на Щепах, жил его приятель отставной солдат Федор Иванов сын Новиков. Последний на допросе так описал встречу с преступником: «Сего августа против двадесятого числа в ночи перед заутреней оной Герасим пришел к ево двору и перелез через забор, и он, Федор, к тому Герасиму вышел на двор и усмотрел, что оной Герасим скован в ножных железах. И оной Герасим сказал ему, Федору, что де он бежал из Сыскного приказа, и просил ево, чтоб он дал ему, чем те железа розбить, и он, Федор, дал тому Герасиму топор, а сам пошел в сени и стал обуватца, и оной Герасим в то время у себя железа разбил и от него з двора пошел, а сказал, что де он пойдет в Мещанскую слободу в дом посацкого Ивана Федорова».
Емельянов отправился к посадскому человеку Ивану Федорову сыну Бабосову, проживавшему «за Сухаревской башней в четвертой Мещанской улице в приходе церкви Живоначальной Троицы, что в Троицкой», в надежде найти у него надежное убежище, но не застал приятеля дома, а его жена Аграфена Гаврилова беглеца на двор не пустила. На допросе в Сыскном приказе она рассказала: «…и сего ж августа девятого на десять дня означенной муж ее пошел в лес для искания грибов, и по прошествии того дня в ночи вышеозначенной Герасим Емельянов пришел к ней, Аграфене, в небытность мужа ее и постучался под окном и просился, чтоб она ево пустила на двор. И она, Аграфена, открыв окно, усмотрела, что он… весь замаран в кале человеческом, и признала она… что он из Сыскного приказу бежал, и для того убоясь, ево, Герасима, к себе на двор не пустила» [602] .
602
См.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 984. Л. 31–34, 47–50.
Случай, когда колоднику удавалось бежать ночью из-под караула, довольно редкий. Чаще это случалось, когда их с разными целями (для прошения милостыни, за водой, для заковки, в баню и т. д.) выпускали из острога под присмотром солдат. Например, приговоренные к вечной ссылке и ожидавшие отправки в Сибирь Иван Петриков и Максим Букин 21 июля 1747 года устроили побег, воспользовавшись тем, что их под конвоем солдат Василия Курлова и Федосия Медведева повели на связке «на Болото в кузницы для заковки в кандалы». Закованные преступники стали просить караульных, чтобы «они с ними… съездили за Переяславскую-Ямскую слободу в рощу, которая близ Сокольников, понеже у них… имеетца зарыто в той роще в земле денег рублевых монет семьдесят рублев», обещая поделиться деньгами, и в конце концов уговорили. На Каменном мосту они наняли «двух извозчиков на дву роспусках {64} » и отправились в заветную рощу. О том, как события развивались дальше, на допросе поведал Василий Курлов: «Отпустя тех извощиков, пешие пришли в вышеписанную рощу, и оной Пестриков указал близ колоды место, где будто имеютца показанные деньги… И он, Василий, вынув из ножен шпагу свою, в том месте тою шпагою тыкал в землю, но денег ничего не обыскал. И как он, Василий, с тою шпагою наклонился к земле, вышеписанные Петриков у него… стал из рук вырывать шпагу, и ту шпагу у него… вырвал, и… левую руку изрубил в трех местах да прорубил голову в трех местах. Тако ж и у товарища ево Федосья Медведева… шпагу отняли ж. И, отняв… бросались на них… и хотели их заколоть до смерти… И отбежав от них, в той роще эфесами у нашейной цепи замки сбили, тако ж оной Букин на ногах кандалы эфесом переломил пополам. И от них, Василия и Медведева… они ушли незнаемо куды» [603] .
603
См.: Там же. Д. 1712.
Степан Ровной, который по обвинению в разбое и убийстве летом 1747 года был приговорен к смертной казни и ожидал рассмотрения своего дела в Сенате, 12 декабря 1749 года «по полуночи в 11 часу» был послан под охраной двух солдат, Максима Леснякова и Ивана Родионова, на Болото в Кузнечный ряд для заковки. Вечером того же дня в Сыскной приказ вернулся караульный Лесняков — пьяный, без шпаги и шляпы — и «объявил, что оной колодник остался с товарищем моим». Ближе к ночи явился и Родионов в том же виде и рассказал, что подконвойный, «напоя ево… пьянова, бежал, а каким случаем, того за пьянством не упомнит». Солдатам дали проспаться и наутро обстоятельно расспросили. Лесняков откровенно рассказал: «…он, Максим, с тем ево товарищем по упрощению того посланного с ними колодника для питья вина, не доходя того Кузнечного ряду, зашли, во-первых, на кружало, которое имеется в Китай-городе у Москворецких
Второй караульный Иван Родионов подтвердил показания своего товарища и добавил: после того как Максим Лесняков в кабаке за Арбатскими воротами «для телесной своей нужды от них отлучился, он был в то время весьма пьян же, и, подождав ево близ получаса, точию не дождался. [Он,] взяв того колодника, уже один повел для заковки на Болото в ту ж кузницу… означенной колодник в той же фартине купил ему еще вина, а на сколько, того не упомнит, которое от него взяв, и выпил, и стал быть весьма пьян. И тот колодник каким случаем от него ушел, того за беспамятством сказать не упомнит».
К счастью для солдат, сбежавшего арестанта в этот же день привели из Московской полицмейстерской канцелярии. На допросе он признался: обнаружив, что один караульный отлучился из кабака, а второй после очередной чарки вина находился в бессознательном состоянии, он нанял извозчика, которому раскрылся, что «он намерен бежать». Извозчик согласился за два рубля вывезти беглеца за пределы Москвы. Сев в сани вместе с пьяным солдатом, они «поехали разными переулки и пробирались к Земляному городу в Зубов». В одном из безлюдных переулков колодник «сидящего с ним солдата из саней спихнул, которой и упал, а имеющийся на нем государев плащ остался в санях». Заслуга поимки беглеца принадлежала неизвестному офицеру, тем зимним вечером проезжавшему по московским улицам и заметившему, что в проскочивших мимо санях сидит человек в нашейной цепи. С криками «Караул!» он погнался за санями. На помощь подоспели другие московские обыватели, и преступника удалось поймать [604] .
604
См.: Там же. Д. 2297.
Шестнадцатого апреля 1752 года совершили побег двое из четырех колодников, посланных в кузницу для перековки, и вновь по вине караула. Главным виновником оказался сержант Навагинского пехотного полка князь Федор Иванов сын Мещерский, который в тот день возглавлял конвой из пяти солдат и ефрейтора. На допросе князь признался, что после того, как кузнец на Болоте снял с арестантов кандалы и приступил к их починке, все они, караульные вместе с заключенными, отправились в ближайшую харчевню, где за счет последних не спеша сытно пообедали. После их возвращения в кузницу мастер приступил к заковке первой пары колодников. Между тем из Сыскного приказа, где стали беспокоиться по поводу задержки с их возвращением, в кузницу был прислан ефрейтор с приказанием поскорее вести заключенных обратно. Но вместо этого князь Мещерский с присоединившимся к нему ефрейтором повели пару ожидавших перековки заключенных в кабак под Каменный мост, где за их счет «выпили по стакану пива». Потом ефрейтор «в том кабаке стал бритца, понеже пришел фельдшер». Тем временем у колодников закончились мелкие деньги, и Мещерский с солдатом повел их менять последний рублевик, причем солдат остался стоять с ними на улице, а сержант сам бегал по лавкам и искал, у кого бы разменять рублевую монету. Арестанты попросили охранявшего их солдата поторопить князя, «чтоб шел поскорее». Когда же Мещерский и простодушный солдат вернулись, «оных колодников не явилось» [605] .
605
См.: Там же. Д. 2653.
Одиннадцатого марта 1749 года из острога Сыскного приказа бежали четыре преступника, приговоренных к смертной казни и ожидающих рассмотрения их дел в Правительствующем сенате. Первым о побеге стал думать Яков Неклюдов — тот самый, с которым в 1747-м совершил «утечку» из сибирской ссылки Матвей Цыган. Именно Неклюдов выступил инициатором побега и подговорил к нему других «смертельных» колодников. Один из них, Федор Степанов, который спустя полтора месяца после побега явился в Сыскной приказ с повинной, на допросе 24 мая подробно описал подготовку побега. Утром 5 марта, за несколько дней до побега, сразу после выпуска заключенных из казарм Неклюдов подозвал его, отвел в укромный уголок острога и затеял разговор:
— Хочешь ли ты со мною бежать за рубеж?
— Я бы бежал бы, да дороги не знаю, — растерявшись, ответил Федор.
— Я за рубежом был, и за рубеж дорогу знаю, и за рубежом жить вольно. Да со мною хотят бежать содержащиеся в Большом остроге колодники Петр Карпов да Михайла Бухтеев, — стал его уговаривать Яков.
Немного подумав, Степанов согласился:
— И я с вами товарищ.
После этого заговорщики, «сошедшись в том Большом остроге, советовали[сь], как бежать из Сыскного приказа». Было решено бежать, добившись под каким-то предлогом вывода из острога. Арестанты прекрасно знали, что обычно колодников выводили из острога на двушейной цепи, причем каждую пару, как правило, охраняли два солдата. Предстояло подговорить четырех караульных.