Повтор
Шрифт:
— Почему? — спрашиваю из вежливости.
— Потому что аэропорт в черте города, глиссада над центром проходит. В восьмидесятые прошлого века самолет на жилую застройку упал, люди до сих пор цветы приносят к мемориалу…
Это все очень познавательно, конечно, но совсем не то, что нам нужно. Олега, впрочем, это ни капли не смущает. Он, в отличие от меня, после перелета бодр и полон сил, и джетлаг ему нипочем. А я чувствую себя так, словно меня в стиральной машинке прокрутили — вот жеж, старость не радость.
— Вы так интересно рассказываете, Люба, — щебечет Олег. — У вас, наверно, и жизнь
— Да обычная жизнь, нормальная, слава Богу… Муж вот только как заболел, так его мигом с работы турнули. При капитализме же как? Платят, только пока скачешь перед начальством, как клоун. А чуть что заболел, не можешь впахивать — давай, до свидания. Не сохранили Союз, променяли социальное государство на колбасу — теперь живем, как негры на плантации. Но ничего, Бог не выдаст — свинья не съест. Мэр недавно взбучку чинушам устроил, чтобы не жен своих в санатории за муниципальный счет посылали, а инвалидов. Так что Петя мой в самое начало очереди попал, скоро, даст Бог, поставим его на ноги. Главное — дочка за ум взялась наконец. Раньше-то у нее на уме были одни эти, как их, тусовки… вечно что-то из себя строила — «альтушка» это на их жаргоне называется, прости Господи. Вся утыкалась колечками этими уродскими, волосы в вырвиглазные цвета выкрасила, отзывалась только на имя Кейко… Хотя какая из нее Кейко, Машка она, Маруся и хороша как есть, какой я на свет ее родила…
— Маруся, наверно, в школу ходит еще?
— Да если бы! Третий курс, двадцать один год девке. И Дар хороший такой, теплый — Маруся умеет людей веселить. Даже самого унылого бирюка улыбаться заставит, общение с ней из депрессии вывести может. Жить бы да радоваться с таким Даром… Нет, надо было обязательно навыдумывать всяких глупостей, чтобы чувствовать себя не такой, как все. Хорошо, что наконец за ум взялась, краску голубую с волос свела и с парнем нормальным познакомилась — до этого с придурками всякими таскалась. Один дреды носил — ужас что! А новый Марусин кавалер — серьезный человек, зарабатывает хорошо. Они уже свадьбу планируют и квартиру в ипотеку присматривают, не хотят тесниться с нами. Даст Бог, скоро внуков нянчить стану…
— Серьезный какой мужчина! — восхитился Олег. — А давно они с Марусей встречаются?
— Сейчас припомню… Две недели назад она его познакомила с нами — почти сразу, как у них началось что-то. Да, быстро все развивается. Ну а чего тянуть-то? Жизнь надо смолоду строить по-людски, а то так и до старости по тусовкам таскаться можно… Вот мы и приехали. Вы в прихожей, пожалуйста, не шумите, чтобы Петю не разбудить. У вас в комнате уже постелено…
Поднимаемся на третий этаж панельного дома. Обстановка в квартире старенькая, но уютная — кнопочный городской телефон на самодельной полочке, ковровые дорожки поверх линолеума, рельефные обои «под кирпич». Я бы предпочел безликую стерильность средней руки гостиницы, но надо наблюдать повседневную жизнь людей. Люба еще минут десять суетится, проверяя, хватает ли нам одеял и понимаем ли мы, как открыть форточку, и наконец уходит. В животе у меня урчит — не успел пожрать сегодня, а в лоукостере никакой еды не было даже за деньги.
Олег, по-мальчишески улыбаясь, достает из рюкзака пачку сырного печенья. Поедаем его, стараясь хрустеть потише, чтобы не разбудить
— Здесь четыре утра… У нас сколько — час? Кажется, я не засну… Но отдохнуть надо. Все равно среди ночи ничего мы не понаблюдаем.
Растягиваюсь на разложенном кресле, застеленном выцветшим бельем в цветочек. Открываю на телефоне логи чатов, чтобы вдумчиво их проанализировать — и тут же проваливаюсь в сон.
Черный щиток тактического шлема намертво закрывает лицо, но я все равно знаю, что за ним — человек, которого я недавно держал за своего.
— С чего ты взял, Саня, будто сможешь меня обмануть? — в голосе Ветра скорее искреннее участие, чем издевка. — Я ведь насквозь вижу и тебя, и все твои проекты. Даже не потому, что я умнее тебя, а… как бы объяснить попроще… как если бы ты был двухмерным рисунком на бумаге, а я сверху смотрел на лист. В самом деле думаешь, что сможешь чем-то меня удивить?
— У меня… нет другого выхода.
Мой голос звучит хрипло и сдавленно.
— Ну и зачем ты рыпаешься, Саня? — Ветер говорит снисходительно. — Твоя роль — метаться по стране под чужим именем, по мелочи нарушая мои планы, пока мои анонимные киллеры так или иначе до тебя не доберутся. И никто тебе не поможет: ни древний, как говно мамонта, чекист, застрявший мозгами в двадцатом веке, ни шлюшка, возомнившая себя хакером человеческих душ.
— И что ты мне предлагаешь делать? — злость придает куража. — Может, самому застрелиться, чтобы ты сэкономил копеечку на марионетках?
— У тебя всего один способ победить меня, Саня — стать мной. Вот только кого ты тогда на самом деле победишь?
Что-то происходит с моим лицом! Пытаюсь ощупать его, но, как это бывает во снах, не могу дотянуться… или просто слишком боюсь понять, что оно гладкое и пустое, как щиток тактического шлема.
Просыпаюсь и с минуту тупо смотрю в незнакомый потолок, пытаясь вспомнить, где я и почему. Вваливается веселый, голый до пояса Олег с полотенцем через плечо:
— Нихт клювом клац-клац, пока места общего пользования свободны! Велкам ту зе коммунальная квартира, бро!
Умываюсь в ванной, отделанной мелкими кафельными плитками. Тяжелый сон понемногу выветривается из головы. Добрая Люба кормит нас яичницей с салом и густой овсянкой — наверное, Олег договорился с ней еще и на питание, это совсем мимо меня прошло.
Поев и попрощавшись с хозяйкой, уходим праздно болтаться по улицам и глазеть на все подряд — то есть, конечно же, выполнять жизненно важную для страны и мира работу.
Глава 17
Пусть всегда будет небо
Город производит приятное впечатление, только жара допекает. Захожу в первый попавшийся магазинчик «Цены — обхохочешься», покупаю пару тонких хлопковых футболок и тут же в примерочной переодеваюсь; сразу становится легче. Выпиваем газированной воды из автомата с гранеными стаканами — стильное ретро, я такие штуки разве что в детстве видел, а Олежа и вовсе никогда.
Город довольно чистый, но не вылизанный до стерильности, как было на предыдущем задании. В центре из динамиков доносится музыка — песни советского времени.