Поймать солнце

Хартманн Дженнифер

Шеви. Это Шеви.

— Господи, что случилось?

Я слышу его, но не понимаю.

— В человека стреляли, — говорит далекий голос. — Нам нужна скорая, быстро. Я не знаю, что случилось. Да. Нет. Вы должны, блядь, поторопиться…

Слезы текут по моим щекам. Я снова хватаю Маккея за лицо, большими пальцами сжимая его скулы, когда пытаюсь не дать ему уйти. Он хрипит, пытается что-то сказать. Но ничего не выходит, только еще больше крови.

— Маккей, Маккей… не вздумай умереть у меня на руках. Оставайся со мной. Останься со

мной!

Он что-то бормочет, все еще пытаясь говорить.

Его голова наклоняется, глаза находят меня сквозь черную пелену.

Дрожащие губы расходятся, он выдыхает, и эти глаза тускнеют, когда слеза скатывается по его виску.

Свет меркнет.

Его жизнь утекает, и я бессилен остановить это.

— Нет! — кричу я. — Нет… — Я сильно трясу его, рыча от ужаса. — Останься!

Маккей замирает на последнем выдохе, его глаза широко открыты и смотрят на меня.

Он неподвижен.

Совершенно неподвижен.

Я не помню, что было дальше. Я сам едва жив, когда шум проникает в мой разум, голоса сбиваются, а сильные руки оттаскивают меня от брата, пока я цепляюсь за него, рыдая, проклиная и выкрикивая свое горе и неверие его безжизненному телу.

Писк. Дефибрилляторы. Мужчины в униформе.

Элла.

Элла плачет в моих объятиях, и я прижимаю ее к себе, потому что не знаю, за что еще держаться. Ее отрывистые слова отдаются у меня в ушах, когда она извиняется, пытается объяснить.

Обрыв… падение… Маккей… напал… мне жаль… Джона…

Я не могу переварить это.

Все, что я понимаю — это внешние звуки. Снова писк, мелькание людей в униформе, множество бесполезных слов и мучительная тишина.

А потом…

Время смерти.

Для всех нас.

ГЛАВА 37

ЭЛЛА

Все, что я вижу — красный цвет.

— Что ты наделал? — кричит мама во всю мощь своих легких, рухнув на пол моей спальни, пока вдалеке воют сирены.

Я оцепенела.

Расколота пополам.

Парализована шоком.

Джона смотрит на меня, умоляет, его глаза безумны, а рубашка забрызгана красными пятнами.

Кровь Маккея.

Нет, нет, нет.

— Я очень люблю вас обеих, — говорит он мне. — Поверь в это.

Он целует меня в макушку, прижимая к себе крепче, чем когда-либо. Как будто это последний раз, когда он меня обнимает.

Так и есть.

— Позаботься о маме, — говорит он сокрушенно.

Люди в форме врываются в комнату, когда я лежу на полу в своей спальне и меня тошнит.

Не сопротивляясь Джона идет с ними.

Он сдается.

Запястья в наручниках, взгляд на мне. Моего брата выводят из спальни, пока мама беспомощно хватается за его лодыжку, а он говорит ей, что любит ее, что все будет хорошо.

Я смотрю на нее, обессиленную на бежевом ковре. Она не перестает

кричать.

Мы уже проходили через это раньше, но ее крики звучат по-другому.

В ту ночь, когда Джона вернулся домой весь в крови после того, как Эрин и Тайлер были найдены убитыми, она быстро пришла в себя, вселив в себя каплю надежды и самообладания.

«Ты не делал этого, Джона», — сказала она, повторяя это снова и снова. — «Все будет хорошо. Я вытащу тебя. Это недоразумение. Ужасная трагедия, но я все исправлю. Я все исправлю, Джона».

Этот крик другой. В нем нет надежды, которая сочилась бы с его губ или кровоточила в неровном тембре. На этот раз есть свидетели преступления Джоны.

На этот раз она не сможет ничего исправить.

Каким-то образом мне удается подняться на дрожащие ноги, которые несут меня к разбитому окну. Опускаю взгляд на свою окровавленную одежду и царапины на коже от разбитого стекла. Поднимаю перед лицом руки, окрашенные в темно-красный цвет. Это фильм ужасов.

Мой фильм ужасов.

Медленно поднимаю глаза на происходящие на другой стороне улицы. Повсюду полицейские машины. Машины скорой помощи. Шеви стоит на обочине дороги, скрестив руки, на его серо-металлическом комбинезоне несколько пятен крови. Он разговаривает с офицером полиции, пока тот делает пометки в блокноте.

И Макс.

Он сгорбился на крыльце своего дома, опустив лицо на руки, покрытые красными пятнами, его плечи трясутся. Мое сердце падает к ногам, оставляя за собой еще больше красных пятен.

Я хочу побежать к нему. Быть рядом с ним. Обнять его и отмотать назад последние несколько месяцев этого фильма ужасов.

Но я в главной роли — злодейка.

А он — беспомощная жертва.

Макс поднимает голову, когда офицеры окружают его и берут показания. Интересно, почувствовал ли он меня за мгновение до того, как наши взгляды встретились с расстояния в несколько ярдов?

Нескольких милей.

Он никогда не был так далеко от меня.

Слезы текут по моим щекам, когда я одними губами произношу: «Мне жаль».

Он качает головой, на его лице отражается столько боли, что я не могу вынести. Затем устремляет взгляд вперед, а офицер садится рядом с ним на крыльцо.

Спустя всего несколько месяцев после побега из камеры смертников мой брат возвращается в тюрьму.

Я сама посажу его туда, если придется.

***

Часы ползут за часами, пока не превращаются в дни.

Поездки в полицейский участок, допросы, изнуряющее горе, конкурирующее с оцепенением.

Мама не говорит. Она только плачет и готовит куриные запеканки. Подгоревшие запеканки. Недопечённые запеканки. Она готовит их каждый вечер в тишине, и я заставляю себя съесть несколько кусочков, пока мой желудок не начинает сводить тошнотой, затем тащусь в свою комнату. Я считаю, сколько дней прошло по количеству приготовленных запеканок.