Поймать солнце
Шрифт:
Сцена, которая встречает меня, хаотична. Несколько лошадей галопом носятся по загону, их паническое ржание эхом разносится вокруг нас, усиливая тревогу. На меня смотрит множество испуганных широко раскрытых глаз с белыми ободками, а копыта вздымают тучи пыли и грязи при каждом шаге. Натин стоит посередине, пытаясь схватить поводья одной особенно взволнованной кобылы, и ее низкий успокаивающий голос изо всех сил старается прорваться сквозь хаос.
— Элла. — Она поворачивает голову в мою сторону, когда я подхожу. — Нужно взять их под контроль, пока они не навредили себе или
— Я займусь этим. — Я киваю, глубоко вдыхая, чтобы сосредоточиться. Развернувшись, я бегу в конюшню и беру несколько недоуздков и поводьев. Сначала нужно изолировать самых проблемных лошадей.
Вернувшись к месту происшествия, я открываю висячий замок на загоне, проскальзываю внутрь и закрываю его за собой.
— Начни с Индиго! Она влияет на остальных. — Натин указывает на ведущую кобылу, которая беспокойно вышагивает в дальнем конце.
Я подхожу к Индиго сбоку, избегая прямого зрительного контакта, чтобы предотвратить дальнейшее возбуждение. Используя мягкий, успокаивающий голос, я бормочу:
— Спокойно, девочка. Спокойно. С тобой все в порядке. Все хорошо.
Натин делает то же самое с другой лошадью, язык ее тела одинаково спокоен и напорист. Одну за другой, используя сочетание тихих тонов, медленных движений и знакомых прикосновений наших надежных рук, нам удается закрепить недоуздок на лошадях и отвести их в отдельные загоны. С каждой изолированной лошадью коллективная паника в загоне начинает ослабевать.
Как только последняя лошадь оказывается в безопасном загоне, мы вдвоем, запыхавшиеся и перепачканные, стоим в затихшем пастбище.
— Господи Иисусе, это было напряженно, — говорит Натин, надувая щеки и оглядывая периметр своими темно-карими глазами. — Интересно, что их взбесило?
Проследив за ее взглядом, я замечаю у края загона упавшую ветку, листья которой шелестят на позднем ноябрьском ветру. Рядом с ней лежит порванный фольгированный воздушный шарик — такие дети получают на ярмарках и фестивалях. Должно быть, он лопнул и напугал лошадей.
— Вон там, — показываю я. — Воздушный шар рядом с веткой. Готова поспорить, было похоже на звук хищника.
Натин кивает, сморщив носик-пуговку.
— М-м-м, логично. Теперь нам придется каждое утро проверять периметр. На площади только что открылся праздничный базар.
— Отлично для моей коллекции свечей, — решаю я. — Лошади, конечно, не в восторге.
Посмеиваясь, она посылает мне улыбку, ее зубы кажутся особенно белыми на фоне смуглой кожи и сливовой помады. Натин поправляет свой платок цвета шалфея, и две золотые сережки сверкают на солнце.
— Я собиралась съездить туда сегодня днем. Кроме навоза, в эти выходные я чувствую только запах жареного во фритюре. Мои бедра говорят мне «нет», но мое сердце хочет «Орео» на палочке.
Я хихикаю, пока мы бок о бок идем к моему фургону, мои высокие сапоги вязнут в холодной, твердеющей грязи.
— Дай мне двадцать минут, чтобы заскочить в душ, и я составлю тебе компанию.
— Я знала, что ты хороший человек.
— Конечно, знала. Когда ты меня встретила, у меня на лице было написано «Избранная младшая сестра», пока я не шлепнулась
— На твоем лице было написано скорее «Срань господня, я сейчас задницей шлепнусь в грязь», но, конечно, сойдемся на этом.
Я игриво подталкиваю ее плечом.
— Мы определенно остановимся на этом.
Это правда, что я произвела не самое лучшее впечатление, когда приехала на конное ранчо Натин более двух лет назад, потерянная, измотанная месяцами бесцельных путешествий и жаждущая впервые за много лет снова сесть на лошадь.
Все пошло не очень хорошо.
Оказалось, что я уже не та ясноглазая и уверенная в себе наездница, какой была раньше. Лошадь почувствовала мою напускную самоуверенность и решила поиграть со мной, пустившись в галоп, как только мои ноги оказались в стременах. Я сгорбилась, изо всех сил стараясь удержаться в седле, но это было слишком быстро — я свалилась.
Натин засмеялась, подбежав ко мне.
Так началась наша дружба. Я барахталась в грязевой луже с ушибом копчика, а Натин, мудрая и заботливая в свои тридцать пять лет, стояла рядом со мной и протягивала руку, чтобы поднять меня на ноги. Она во многом помогла мне встать на ноги, дав мне временную работу на своем ранчо в качестве конюха, пока я продолжаю искать карьеру в области верховой езды на всю жизнь. Она также разрешила мне жить на ее участке в старом ржавом фургоне Шеви, который достался мне за девять с половиной тысяч долларов — намного меньше заявленной стоимости. Оставшиеся сорок тысяч из наследства бабушки Ширли я использовала на бесцельные путешествия, пока судьба не привела меня в Даймонд-Акрес, одну из немногих конных ферм в северной части Мичигана, что затруднило поиск работы, и у меня до сих пор осталась большая часть этих денег, учитывая, что я люблю жить просто. Значительная часть этих денег ушла на то, чтобы придать блеск моему фургону. Он служит мне не только домом, но и небольшим бизнесом, который я открыла, по продаже книг и переплетных изделий собственного производства.
Мне нравится называть его современным книгомобилем. Он служит мне верой и правдой, принося доход и позволяя заниматься любимым делом.
Последние два года стали решающими в моем процессе выздоровления, и регулярные визиты мамы, Риккардо, Бринн и Кая помогли мне сосредоточиться на этом нелегком пути. Всю неделю, пока я готовлюсь к своему двадцать первому дню рождения, во мне расцветает волнение.
Волнение, которое приглушает только одно обстоятельство.
И эта единственная вещь — постоянное напоминание о том, от чего я отказалась, чтобы найти свое исцеление.
Бывают дни, когда я задаюсь вопросом, не ошиблась ли я с выбором. Это темные дни. Затуманенные тенями, унылые дни, когда я погружаюсь в себя, ем слишком много углеводов и звоню Бринн по видеосвязи со слезами, текущими по моему лицу. Она говорит мне, что у него все хорошо, он навещает своего отца в центре помощи и преуспевает в бизнесе с Шеви. То, что начиналось как подработка по ремонту домов, теперь превратилось в процветающую карьеру для них обоих.
И все же это больно.
Мне так не хватает его.