Поймать солнце
Шрифт:
Я киваю.
— Ага. Сделай двойной.
Через минуту передо мной стоят два стакана с шипучим «Доктором Пеппером». Я делаю большой глоток газировки через соломинку и чуть не давлюсь.
Андерсон фыркает от смеха.
— Раннее угощение на день рождения.
— На вкус как ракетное топливо, — выдыхаю я. — Ракетное топливо, в которое подмешали жидкий огонь.
— Это взрывной «Доктор Пеппер». С добавлением рома.
— Спасибо. Должно быть, я пропустила предупреждение.
— И пропустить свою реакцию? Никогда.
Я смотрю на него с довольной
— Я еще даже не достигла законного возраста.
Он смотрит на свои невидимые часы.
— Осталось два часа. Стоило рискнуть.
Из одного из старинных музыкальных автоматов льется музыка, и я бросаю взгляд направо, замечая скопление парней, просматривающих список песен. Бар называется «Ретро Ритмы» — дань ностальгии по прошлому. Это сочетание состаренного дерева, приглушенного освещения и калейдоскопа разноцветных обложек виниловых альбомов на стенах. Запах потертой кожи и нотки табака витают в воздухе, сливаясь со смехом и болтовней молодых и старых посетителей.
Я никогда не была большой любительницей баров, но однажды, когда изучала местные магазины и рестораны, это название привлекло мое внимание.
Все дело в ритме…
Андерсон — мой любимый бармен. Ему за тридцать, он отец двоих детей, женат на владелице, и всегда встречает меня с улыбкой и «Доктором Пеппером», когда я заглядываю к нему на свой обычный пятничный сеанс.
Я пью «Доктор Пеппер».
А потом танцую.
— Тебе лучше поставить песню, пока эти студенты не убили мои барабанные перепонки музыкой кантри, — говорит он мне, смешивая водку с лимонным соком.
Я смеюсь, когда он театрально вздрагивает.
— Поняла, — говорю я в ответ, выпиваю напиток, шлепаю двадцатидолларовую купюру на стойку и спрыгиваю с табурета, отдавая честь.
Когда песня в стиле кантри заканчивается, я подхожу к музыкальному автомату и вставляю свою дебетовую карту, уже зная, какую песню выбрать. Мгновение спустя Стиви Никс наполняет зал песней «Рианнон».
На моих губах появляется лучезарная улыбка.
Я выхожу на середину танцпола, покачивая бедрами, улыбка не сходит с моего лица, а волосы развеваются вокруг меня. Несколько завсегдатаев подбадривают меня, хлопая и свистя. Пот стекает по моим волосам, когда я покачиваюсь под светом софитов, а музыка наполняет мою душу.
Три минуты восстановления.
Три минуты чистой терапии.
Три минуты, когда я с ним, а он со мной, и мы танцуем на мосту под звездами, он обнимает меня, я прижимаюсь щекой к его груди, пахнущей хвоей.
В эти моменты я чувствую его как никогда. Чувствую его тепло, силу, его осторожные пальцы, гладящие мои волосы. Я вдыхаю его знакомый запах природы и слышу единственное слово, прошептанное мне на ухо: «Останься».
В течение этих трех минут я действительно остаюсь. Я никогда не покидаю Джунипер-Фоллс. Трагедия не впивается в нас когтями. Она не заражает нас, не загрязняет все ценное и хорошее.
Здесь нет Джоны. Нет Маккея. Ни ужаса, ни кровопролития, ни слез.
Есть только Макс и Элла, качающиеся
Я медленно поднимаю руки над головой, затем провожу пальцами по волосам, мои бедра покачиваются, шея поворачивается, а пульс учащается. Мои глаза остаются закрытыми. Перед моим мысленным взором оживают яркие образы, и я наслаждаюсь каждой секундой, проведенной в его объятиях.
И на мгновение мне кажется, что я действительно чувствую его.
Мою кожу покалывает от чего-то странно знакомого. Укол интуиции. Как будто что-то теплое обнимает мою душу.
«Души не видят, Солнышко. Души чувствуют».
Я открываю глаза и оглядываю танцпол, переводя взгляд с лица на лицо, от тени к тени, продолжая двигаться, продолжая покачиваться в замедленном темпе.
Ничего.
Я ругаю себя за нелепость и снова закрываю глаза, чтобы избавиться от этого ощущения.
Три минуты превращаются в четыре, и песня заканчивается, оставляя меня в холоде и одиночестве. Мои веки снова распахиваются, взгляд натыкается на веселые лица и восторженные взмахи кулаками в воздухе, когда другие посетители оценивают мое индивидуальное танцевальное выступление. Я заставляю себя улыбнуться и слегка кланяюсь, прежде чем удалиться с танцпола, уже предвкушая следующие три минуты.
— У тебя это выглядит так естественно, — замечает Андерсон, доливая мне разбавленную газировку. — Когда я танцую, моя жена говорит, что я похож на неисправный робот-пылесос, который раз за разом бьется о стену.
Сжимаю край барной стойки пальцами, когда пытаюсь представить себе аналогию. И не могу. Выдохнув смех, я пожимаю плечами.
— Раньше я не любила танцевать. Мне никогда не нравилось внимание к себе, яркий свет и большие толпы.
— Что изменилось?
Моя улыбка становится неуверенной.
— Мальчик.
— Ах. Всегда так. — Он упирается обеими ладонями в барную стойку и наклоняет голову. — Когда ты танцуешь, кажется, что ты совсем в другом месте, — размышляет он. — Куда ты уходишь?
Медленно выдохнув, я тянусь к стакану, нащупываю соломинку и снова смотрю на него.
— К тому мальчику.
Я возвращаюсь домой чуть позже полуночи, захожу в фургон, включаю свет и направляюсь в миниатюрную спальню в дальнем конце. Облачившись в уютную пижаму, выпив стакан воды и почистив зубы, я достаю из крошечного ящика стола блокнот и беру ручку.
Внутри блокнота лежит список.
Это список всего того, что Макс хотел, чтобы я сделала.
Познакомиться с новыми людьми.
Научиться пускать «блинчики».
Наблюдать каждый восход и каждый закат.
Найти мост и бросать палочки в ручей.
Танцевать, независимо от того, кто смотрит.
Прочитать столько книг, сколько сможешь.