Поймать солнце
Шрифт:
Там тоже нет исцеления.
Прежде чем вернуться в постель, я в нерешительности останавливаюсь у окна. Смотрю на сумрачное небо, окрашенное последними остатками заходящего солнца. Кроваво-оранжевый и темно-розовый. Эти цвета переливаются на крыше дома Мэннингов, отчего кажется, что она пылает потусторонним огнем. Так призрачно и прекрасно одновременно. Я наслаждаюсь видом несколько минут, прежде чем приоткрыть окно, радуясь, что оно не заедает, и забираюсь в постель.
Через час мама стучит в дверь, сообщая, что ужин готов, но я игнорирую ее и притворяюсь
Всю ночь я гадаю, заберется ли он в окно.
Но он так этого и не делает.
***
На второй день у моего порога снова появились детективы. В первые дни после выхода из комы они приходили в больницу с блокнотами и невозмутимыми лицами, задавали вопросы и допрашивали меня о падении.
Назывались разные имена.
Я все отрицала.
У них нет никаких доказательств, кроме загадочного синяка на моей щеке, и у них связаны руки. Через тридцать минут они выходят из моего дома, не приблизившись к истине. Я выхожу на крыльцо, таща перед собой ходунки, и наблюдаю, как патрульные машины выезжают с гравийной подъездной дорожки.
Я щурюсь от солнечного света, когда шины вздымают облако камней и песка. Когда пыль оседает, с противоположной стороны улицы доносится шум газонокосилки. Макс стоит в центре лужайки и несколько раз безрезультатно дергает за веревочку стартера. Солнечный свет падает на него сверху, заставляя его кожу блестеть на фоне темно-коричневой майки. Его бицепсы вздуваются от каждого резкого рывка за веревку.
После пяти попыток он сдается, выдыхает и отходит от косилки. Я наблюдаю, как струйки пота стекают по его шее и пропитывают корни волос.
Мгновение спустя он направляется ко мне.
Я выпрямляюсь на крыльце, крепче хватаясь за ходунки, но уже не для физической поддержки. Я смотрю, как Макс пересекает улицу, разделяющую наши дома, не отрывая глаз от земли.
— Привет, — говорю я, когда он проходит через весенне-зеленую лужайку.
Не могу поверить, что уже весна.
Все еще чувствуется зима, во многих отношениях.
— Привет. — Парень останавливается передо мной, все еще почти на фут выше меня, несмотря на то, что я стою на ступеньке крыльца. — Как дела?
— Лучше. Я чувствую себя намного сильнее. — Я поднимаю руку и сгибаю бицепс, добавляя легкости в свой тон. — Но сейчас ты бы точно выиграл в армрестлинге.
Наконец, Макс поднимает голову, и наши глаза встречаются, вызывая потрескивание электричества. От одного только зрительного контакта между нами вспыхивает неоновое пламя.
— Это здорово, Элла.
Я прикусываю губу и опускаю руку.
— Проблемы с газонокосилкой?
— Очевидно, — говорит он, засовывая руки в карманы своих шорт. — Что сказали копы?
Я пожимаю плечами, изображая беззаботность.
—
— Некоторые парни в школе оказались под пристальным вниманием. Прошел слух, что тебя бросили в озеро в прошлом году. — Макс прищуривается, ожидая моей реакции. — Ты ведь рассказала бы мне, если кто-то причинил тебе боль?
— Конечно.
Конечно, я бы рассказала тебе, если бы какой-нибудь хулиган столкнул меня со скалы. К несчастью для нас обоих, правда куда более разрушительна.
Выдавив из себя улыбку, я заглядываю ему через плечо.
— Чем Маккей занимается? Что-то я его не видела. — Мой тон удивительно ровный. Я даже не моргаю.
— Последние несколько дней он жил у одного из своих баскетбольных приятелей. Сказал, что им нужно поработать над проектом по биологии.
Удобно.
— Понятно.
— Он передает тебе привет.
Моя грудь напрягается, когда я сдерживаю презрительный смешок. Глаза горят, в них скапливаются злые и горячие слезы.
— Как мило с его стороны.
— Да. — Он кивает. — Я хотел дать тебе пространство, пока ты устроишься, — продолжает он, взъерошивая свои всклокоченные волосы. — Не хотел тебя душить.
— Ты не душишь меня, Макс. Ты…
Мои слова обрываются.
Я хочу сказать, что он укрепляет меня, исцеляет, дает мне почувствовать, что выжить в том падении было не просто счастливой случайностью. Но не могу, потому что эти чувства воюют с парализующим образом лица его брата-близнеца. Каждый раз, когда смотрю на Макса, я вижу поразительное сходство, и это омрачает то тепло, которое он когда-то дарил мне. Мое молчание повисает в воздухе, тяжелое, нагруженное невысказанной правдой. Во мне бушует конфликт, я разрываюсь между утешением, которое он предлагает, и отголосками прошлого.
— Ты много значишь для меня, — бормочу я, отводя взгляд. — Я ценю, что ты навещаешь меня каждый день. И то, что даришь мне все эти цветы.
Я замечаю, что сегодня в его руках нет оранжевых роз. Я понимаю. Он не может позволить себе столько цветов. Не может позволить себе столько сердечных страданий, когда эти цветы завянут на моей прикроватной тумбочке, а мы не станем ближе к тому, чем были.
— Элла… — бормочет он, подходя ближе, пока носки его ботинок не оказываются на одном уровне с деревянной ступенькой крыльца. Одна рука тянется, чтобы накрыть мою, которая крепко обхватывает ходунки. — Если бы я сделал что-то не так… если бы как-то расстроил тебя… ты бы дала мне знать?
Я наблюдаю, как его горло судорожно сжимается, когда я разжимаю кулак. Я переплетаю свои пальцы с его, теряя равновесие от его прикосновения. Наши руки соединяются.
Мы идеально подходим друг другу.
— Ты не сделал ничего плохого, — шепчу я. — Ни разу. Никогда.
Боль отражается на его лице, в каждой морщинке. Он крепче сжимает мою руку, кивает, моргает и отпускает.
— Пиши мне в любое время, Солнышко. Я буду здесь. — Не дожидаясь моего ответа, он разворачивается и уходит.