Поймать вора
Шрифт:
Попо покачал головой.
— У Ури был собственный маленький цирк, который Драммонд выкупил лет десять назад.
— И таким образом Ури превратился из хозяина в наемного работника?
— Но очень квалифицированного и незаменимого.
— Как Ури перенес перемену?
— В своей обычной манере — как старомодный джентльмен, — ответил клоун. — Не понимаю, куда вы клоните своими вопросами.
— Когда исчезает человек, первое, что мы пытаемся выяснить, кто его враги.
— Драммонд не враг.
— А
— Тогда нет врагов.
— Какие у него отношения с родными?
— У него нет родных, кроме меня. Мы с ним семья, если вы способны это понять.
Берни отлично умеет кивать, и у него на разные ситуации заготовлены различные виды кивков. На этот раз он ограничился легким, едва заметным движением головы вверх-вниз. Что это означало? Я не был вполне уверен. Но Попо как будто успокоился и разнял скрещенные на груди руки.
— Что можно сказать о Пинат? У нее были враги?
— Вы серьезно спрашиваете?
— Не очень, — признался мой напарник. — Но если враги все же были, им лучше поостеречься.
— Почему?
— Слоны никогда ничего не забывают.
Вот оно как! «Слоны никогда ничего не забывают»? Где-то я это уже слышал, но не могу припомнить. Что ж, по тому, что сказал Берни, получается, что слоны в некоторых отношениях лучше, чем… Мой ум вышел из повиновения, отказываясь размышлять в этом направлении.
— Трудно представить мужчину среднего возраста, который не нажил себе врагов, — продолжил Берни.
Попо пожал плечами. Мне понравилось, как он это сделал. Если честно, вообще нравилось, как он двигался.
— Ури — особенный человек. — Глаза Попо слегка затуманились, голова поникла. Есть! Он взялся за ручку и подписал чек. — Вот почему я хочу, чтобы вы немедленно приступили к расследованию.
— Считайте, что приступили. — Берни взял чек и, не взглянув на него, спрятал. — Как идут дела в цирке?
— Детям мы по-прежнему нравимся.
— Я имею в виду финансовое положение, — уточнил мой напарник.
— Об этом надо спросить Драммонда. — Клоун поднялся. — Что от меня еще требуется?
— Нам нужны фамилии всех защитников прав животных, которые имели дело с Пинат.
— Почему вы решили, что такие были?
— А разве не было?
Клоун отвернулся.
— Надя Уорт.
— Кто такая?
— Одна из фанатичек, требующих закрыть представления с участием зверей. Они следуют за нами из города в город, пикетируют почти каждое представление. Ури однажды встретился с ней, и она отстала.
— Как ему это удалось?
— Он продемонстрировал ей свои методы.
— Как нам ее найти?
— У нее есть сайт в Интернете — «Свободу всем животным», — ответил Попо. — Но, уверяю вас, вы лаете не на то дерево.
Как это так? Я лаял под очень многими деревьями, но еще не случалось такого, чтобы выбрал не то, какое надо. Запах белки я чую безошибочно.
— А
— Не знаю.
Интересные дела. Я всего пару раз слышал, как лает Берни, — например, на вечеринке, после того как мы окончательно разобрались с делом Мендеса-младшего — расскажу об этом как-нибудь в другой раз, — но никогда не случалось, чтобы он лаял на деревья. Неужели это сейчас произойдет? Я приготовился слушать.
— Еще нам нужна качественная фотография Ури, — продолжил мой напарник. — Спокойно, старина! — Хоп! Не знаю, как это вышло, но я уже стоял на задних лапах, положив передние на стол.
Попо полез в карман пиджака и достал снимок. Берни взял фотографию и прилепил ее на дверцу холодильника. На ней был изображен пижон с усами ниточкой, которого мы видели на видео, — тот самый, что укладывался под приподнятую стопу Пинат. Он стоял, подняв руки в своем блестящем цилиндре.
— Ему всегда аплодируют стоя, — заметил Попо.
Вскоре мы приступили к работе. Берни — за рулем, я — на соседнем сиденье. Свернув с шоссе, мы оказались в незнакомой мне части города. Темные улочки блестели, словно прошел дождь, и нам никто не попадался на пути. Я принюхался — сухой прохладный воздух поступал из пустыни. Ночью все выглядит по-другому — например, вспышка выстрела ярче, чем днем. Я много раз видел вспышки выстрелов, только не сегодня. Стреляют далеко не всегда — это случалось лишь тогда, когда мы распутывали мои любимые дела.
— Надо же, они собираются пожениться, а этот проходимец… — бормотал Берни. Такое бывает с людьми. В их головах постоянно что-то теплится и иногда пробивается наружу. О чем говорил напарник? Проходимец — плохой человек, но кто именно, я понятия не имел. Я поерзал и положил лапу ему на колено.
Мы свернули на улицу, застроенную кирпичными домами. Одни стояли совершенно темными, в других кое-где горел свет.
— Склады, — объяснил Берни. — Сюда когда-то подвели железную дорогу, которая стала началом конца старого Запада.
Мы миновали кафе — немногочисленные посетители расположились за выставленными на улицу столиками — и остановились перед зданием, где на лестнице у входа сидели мужчина и женщина.
Теперь здесь селятся художники, или, может, они уже съезжают, а селятся битники, — не страшно: нам приходилось иметь дело и с художниками, и с битниками, и ни те ни другие не баловались с оружием.
Мы вышли из машины и приблизились к лестнице. Мужчина и женщина посмотрели на нас. У обоих были на голове ирокезы. Кто же они: художники или битники? Я не мог сообразить. Ирокезы — это индейцы. Мы знакомы с индейцами, например, с шерифом Томом Флинтом из округа Окотилло, но у него волосы почти такие, как у Берни — торчат во все стороны.