Поющая в башне
Шрифт:
Она демонстративно прошагала по комнате.
– Всего Вам хорошего, мама, - ехидно сказала она свекрови и вышла в сени.
Там от ее сапог с подрагивающим хвостом отходил Кузя. До сих пор Варя ни разу не видела, чтобы он метил в доме. Наверное, готовился к особому случаю.
– Ты посмотри, что он натворил! Вот мразь!
– она замахнулась тапком, но промазала.
Кот невозмутимо вспрыгнул на подоконник, оттуда на шкаф, улегся, вытянул вверх заднюю ногу и принялся ее вылизывать.
– Не дай тебе Бог пережить хозяйку, вот уж не дай
Через мгновение хлопнула дверца автомобиля. Михаил устало поплелся за супругой, и вскоре его машина, брызнув снегом из-под задних колес, выехала на проселочную дорогу. Варя привела детей обратно в комнату.
Зинаида Федоровна сидела за столом. Глаза у нее покраснели, но она не плакала. Девушка наклонилась и обняла ее.
– Простите, - прошептала она.
– Простите. Я постараюсь что-нибудь придумать.
– Ты здесь ни при чем. Неужто я б их бросила. Да я б и не дошла до Наташки, Бог ей судья, ничего б и не знала. Ребятишки бы пропали. Мне обидно, что Мишаня слушается ее во всем, гадину эту, Светку.
– Любит, наверное.
– Да где там! Он Любашку раньше любил. Со школы. Потом в армию ушел, она, как водится, хахаля завела. Тот ее и обрюхатил. Ну, расписались, как положено. А Мишка мой до того обиду затаил, уехал в Москву, на комбинат устроился, и вот Светку сразу подцепил, она бухгалтершей там была. Погуляли немного, поженились. Она-то в него втюхалась по уши, а он, видать, так Любку и не забыл. Кто ж такое прощает? И детей у нее не просит, и сюда таскается. Семью рушить не хочет, вот и терпит, а она вся в злобе. Обидно ей, поди.
Варе стало даже жалко эту Свету. Хуже нет, чем быть нелюбимой. Каждого может ожесточить. Но в чем-то она не ошиблась: у Вари не было никаких прав на детей. Пока над ней висела проблема с Газиевым, им грозила опасность. Никто не знал, на что он мог пойти, чтобы отомстить. У Вари не было ни жилья, ни постоянной работы, и шансы получить опеку над детьми после суда о лишении родительских прав были ничтожно малы. Поэтому она страшно боялась обращаться в государственные органы: ребят могли забрать в детский дом.
К несчастью, до того, как ей удалось придумать хоть какую-то стратегию, в органы сбегала невестка Зинаиды Федоровны. В понедельник к ним нагрянули представители опеки с участковым. Они осмотрели соседский дом, зафиксировали отсутствие матери и приняли решение изъять детей.
Старушка плакала, умоляла дать отсрочку, Варя уговаривала и требовала, вцеплялась в полицейского, висела у него на руке. Из нее словно вынимали внутренности одну за другой, а она могла только смотреть.
– Господин полицейский... Начальник... Простите, я не знаю, как правильно... Они под надежным присмотром. Посмотрите, они чистые, умытые... Им здесь лучше, понимаете? Я сама была в детском доме, я точно знаю. Я оформлю все документы.
– Девушка, отойдите от меня. Не вынуждайте применять силу, -
– Послушайте, - Варя кинулась к крупной женщине с тонкими нарисованными бровями.
– Они ко мне привыкли. Мы уже учим буквы. Катюш... Вот, букварь, видите?
Она лихорадочно брала с подоконника детские книжки и альбомы с рисунками.
– Это снеговик, мы рисовали...
– Что Вы от меня хотите?
– дама раздраженно повела плечами: ей явно неудобно было сидеть за столом в тесном зимнем пальто.
– У нас есть инструкция. Есть закон. Вы - родственники?
Варя замялась и кинула быстрый взгляд на Зинаиду Федоровну.
– Да, - кивнула она через мгновение.
– Их покойный отец - мой двоюродный дядя. По материнской линии.
– И как его звали?
– полицейский усердно пытался достать ногтем что-то застрявшее между зубами.
– Так Митька, кто ж его не знал? Эх, до чего душевный мужик был!
– торопливо встряла Зинаида Федоровна.
– Бабуль, кто ж тебя спрашивал?
– он извлек-таки кусочек пищи и теперь сосредоточенно изучал его.
– Какой Митька, какой двоюродный дядя, когда она сама только что сказала, что детдомовская!
– Жеглов паршивый, - проворчала старушка.
– Что?!
– блюститель порядка выпрямился и вытер пальцы о штаны.
– Ничего-ничего, - Варя на всякий случай загородила собой бабу Зину.
– Куда их теперь?
Дама за столом лениво перелистала документы.
– Младшего в дом малютки, девочку - в детский. Все, как положено.
– Как?! Вы их собираетесь разделять?
– Такие правила.
Девушка снова подошла к полицейскому, встала на цыпочки и чуть слышно зашептала:
– Давайте договоримся. Назовите сумму. Я все соберу, - она прижалась к нему сильнее и положила руку на пивное брюшко.
– Я сделаю все, что Вы хотите. Абсолютно все.
– Отойдите, я сказал!
– рявкнул тот.
– Я женат. И я ничего не решаю. В опеку уже поступило сообщение, мы обязаны его взять в работу.
– Хотите проблем?
– она отшатнулась и уперла руки в боки.
– Я устрою! Слышите? Вас всех вышибут пинком под зад! Ясно? Вы хоть представляете, кого я знаю?! Имя Газиева Вам что-то говорит? Он вас раздавит. Всех вас. Вы знаете Петрухина, Соколовского, Абрамяна?! Это все его круг. Понятно?
– И Путин, конечно, тоже, - женщина продолжала писать, даже не обернувшись на Варю.
– Вот он пусть приходит и забирает детей. А сегодня они едут с нами.
И ребят посадили в казенную «газель» и увезли. Прямо так, не дав даже толком одеть: просто завернули Ваню в куртку, как будто с пожара забирали. Катя, увидев, как несут брата, взяла его шапочку и валенки и молча пошла следом, обернувшись и посмотрев на Варю своими черными, полными слез, глазами.
Что было дальше, девушка помнила плохо. Она лежала в темноте и видела перед собой бледное Катино лицо. Страх и обида - вот, что было на нем. Обида.