Поющая в репейнике
Шрифт:
Сурен тушуется.
– Ну, не знаю. Может быть, я перестраховываюсь, но Маргарита могла подкупить этого племянника. Или, не знаю… соблазнить.
– Соблазнить, конечно, могла, ёлы, без вопросов. Но даже у влюбленного водилы есть чувство страха за собственную шкуру. А денег у Ритки нет – все, по ходу, просрала, кукла.
Эльза философически вздыхает.
Кашин же, расхаживая по кабинету, засунув руки в карманы брюк, продолжает рассуждать:
– Единственное, что она могла сдуру сделать – сама кинуться под колеса или попытаться прорваться к Нике
– Ничего подобного про снесенную крышу Супин, кстати, не говорил, – замечает тихо Эльза.
– Ну имел это в виду, ёлы! – вопит Кашин, брызжа слюной. – Он адекватный человек. Я дам ему денег – заслужил. И пристрою в замы к Мещерякову. Пусть служит верой и правдой промокашкам и ластикам. Тут все будет тип-топ.
Кашин снова садится на начальственное место, начинает барабанить пальцами.
– Вы мне лучше скажите, что это за кодовое слово «Гамбург», про которое поет Супин? Что за ведьмины заклинания на крайняк, если Бойченко заартачится завтра? Выяснили?!
Он переводит хищный взгляд с Сурена на Эльзу.
Помощники опускают головы.
Наконец «челюсть» тихо произносит:
– Бойченко более десяти лет назад занимался поставками пестицидов. Часть из них проходила через порт Гамбурга. Видимо, что-то там было нечисто. Но вот что?
– Ясный пень – контрабанда. Но конкретика, цифры, имена?! – орет Кашин.
– Ничего. Этот жучок Супин хороший специалист. И тут все подчистил, – вздыхает Сурен.
– Но один бухгалтеришка все это не провернул бы. Кто тогда прикрывал их юридические дела, ёлы?
– Кто был – того уж нет, – спокойно произносит помощник.
– Ба, посадили?! – в изумлении откидывается на спинку кресла бизнесмен. – Или… списали?
– Да кто теперь узнает? Рак поджелудочной. А там уж… – Сурен чешет с хрустом небритую щеку.
– Ну да, ну да, все под Богом ходим, япония, – успокаивается Кашин. – Ну и черт с ними! Гамбург, так Гамбург. Не сработает, в один испанский сапог закуем эту парочку и серенады петь заставим. Но, ёлы, верю, что до этого не дойдет.
Через пятнадцать минут, решив все насущные проблемы с подчиненными, Кашин смотрит на часы и снова начинает наливаться краснотой и нервно постукивать пальцами.
– Ну а теперь решим, что будем делать с моей бывшей овцой. Нотариус здесь? И Маргарита?
– Я все узнаю, – поднимается из-за стола Эльза и стремительно выходит из кабинета.
– А я могу быть рядом. Вдруг что? – говорит Сурен.
– Ты телепузика-то из меня не делай, Суреша, – оскаливается Михаил Николаевич. – Уж со своей бывшей бабой я как-нибудь справлюсь. Она еще мне будет тут руки целовать и пол слезами от счастья поливать. Ну все, ёлы, иди!
Помощник идет к двери и, открыв ее, останавливается, выкатив черные глаза. В кабинет входит, гордо подняв голову, женщина невиданной красоты. Сурен Бегян, работающий на бизнесмена три года, видел Маргариту Кашину лишь на фотографиях. И недоумевал, чем не угодила
Кашин смеется, потирая руки.
– Ритуся, ты просто солнце, ослепляющее всех и каждого.
– Что, Миша? Я готова. Ника… тут? – кидается к бывшему мужу красотка.
– Э-э, не так скоро. Что там с юристом?! – кричит он, глядя в коридор.
На пороге возникает крошечный человечек с огромным портфелем, под тяжестью которого он будто липнет к полу.
– Сурен, ты умер, что ли? – шепчет на ухо «небритому» Эльза, с ненавистью разглядывая Ритусю.
Сурен вздрагивает и выходит за ней из кабинета.
– Закрой рот, дорогуша. Даже шоколад и устрицы надоедают. А уж ленивые жены, ковыряющие в носу перед зеркалом сутками, тем более, – припечатывает Эльза, дергая коллегу за лацканы пиджака и выдвигая воинственно челюсть.
Кашин читает документы, принесенные ему на подпись маленьким человечком, напряженно наморщив лоб.
«Как же я тебя ненавижу, бандюга. Так бы и перегрызла зубами жирную шею», – думает Рита, сцепив под столом до боли руки.
Наконец нестерпимое молчание нарушает рык Михаила Николаевича:
– Ну хорошо. Все нормально. Завтра подпишем и тогда…
– Как завтра?! – вздрагивает Рита.
– Завтра, когда будет решен вопрос с бизнесом, – непререкаемо гаркает Кашин.
– Но, позвольте, мой сегодняшний приезд – это ведь… черт знает что! – возмущается человечек, стукнув ногой по портфелю, притулившемуся у ножки стола.
– Двойной гонорар за беспокойство, миляга. Что там, ёлы, мелочиться не буду. Но и тупо рисковать не привык.
Нотариус вскакивает, сверкая гневными очами.
– Хорошо, о времени сообщите моему помощнику.
– Завтра в четырнадцать ноль-ноль по Москве, японский городовой. Че помощника приплетать?
Коротышка семенит к выходу, ссутулившись под грузом устрашающего портфеля.
– Я могу прочесть документ? – Рита протягивает руку.
– Сколько угодно, родная, – ощеривается бывший супруг. – Читай при мне и положим его в сейф. Чтоб не помялся, ёлы.
Он громоподобно хохочет и орет в селектор:
– Капучино Маргарите Иннокентьевне! И чтоб огненный и с коричкой. Видишь, я все помню, певунья.
– Не смей называть меня так! Я это ненавижу, – шипит Маргарита, пытаясь вчитаться в текст самого главного в ее жизни документа.
– Этого хоббита я пригласил, чтобы показать тебе, что мои намерения серьезны. По договору будешь получать хорошее бабло, ёлы. Ника не привыкла ни в чем знать отказа. Так что и тебе на шпильки перепадет.
– Помолчи. Не отвлекай, – огрызается Рита.
– Молчу-молчу, певунь… Ну ладно, не певунья, японский бог! Только скажи мне, зачем ты любовнице Супина кукарекнула про слив инфы из компьютера? Совсем мозг от нищеты растеряла? Она тут же главбуху трепанула, и он чуть все дело не испортил – все файлики, сука, подтер.