Позавчера и послезавтра
Шрифт:
– Победителей вообще судить не положено, - сказал Виктор Макарович.
– Я счастлив, что ты - знаменитый и заслуженно заслуженный!
– Но это и вами заслужено!
– ответил Наливин.
– Ведь это вы у меня обнаружили...
– Он погладил себя по горлу.
– Если б не вы!.. Вы первый услышали мою увертюру. Мою прелюдию... А сейчас уже опускается занавес.
– Ты сошел с ума!
– весело воскликнул Виктор Макарович.
– Карузо тоже был полным! А Джилли?
– Врачи советуют перейти на концерты. А может быть, на педагогическую работу.
–
– Что день грядущий мне готовит?
– пропел Наливин.
Дирдом зааплодировал.
– Ну, голос твой абсолютно здоров!
– обрадовался Виктор Макарович.
– Увы... Извечный конфликт между формой и содержанием. Хотя у вас никакого конфликта не происходит: вы - в образцовой форме.
– Он с добродушной завистью оглядел худенького Виктора Макаровича.
– Общение с ними не дает вам стареть!
– Наливин ткнул пальцем в мою сторону.
– А мне бы сейчас петь басом! Или, в крайнем случае, баритоном...
– Оглядев себя, он вновь зажурчал: - Вас, учитель, сегодня не хватало да сцене!
– Дирдом стал усиленно копаться в бумагах.
– Кстати, где наша бестрепетная Маргарита Васильевна?
– Наливин оглядел кабинет.
– Она не виновата, - твердо сказал я. Виктор Макарович опять удержал меня за руку.
– Я всегда восхищался, учитель, что вы столько лет... среди этого бушующего океана!
– Наливин указал на меня.
– Я бы и дня не выдержал.
– Как же ты собираешься переходить на педагогическую работу?
– Буду учить вокалу. Только вокалу... А ваше призвание - весь их мир!
– Наливин опять ткнул в меня пухлым пальцем.
Дирдом совсем зарылся в бумаги. "Есть люди, которые воспринимают чужой успех, как большое личное горе!" - как-то сказала мама. Не знаю, был ли Дирдом таким человеком, но авторитет и успехи Виктора Макаровича его раздражали. Я давно уж заметил.
– И вдруг сегодня вы покинули пост, - продолжал Наливин.
– Почему?
– Ноги, Женечка... Все тот же неправильный обмен, который производит время, - здоровья на нездоровье. И мне тоже придется поискать новое место в жизни.
– Оно только здесь, в этом Доме!
– уверенно заявил Наливин.
– Среди них!
– В который уж раз он ткнул в меня пальцем.
– Без вас Дом культуры утратит первое слово в своем имени: он перестанет быть домом. По крайней мере, для них!
Тут я захлопал.
– Маргарита Васильевна по образованию дирижер. И педагог по призванию, - четко проговорил Виктор Макарович.
– Я в какой-то степени преграждал ей путь... Теперь она быстро найдет с ними общий язык!
– Он тоже указал на меня.
Я напоминал самому себе экспонат, который принесли на урок или на лекцию.
– У нее есть этот талант, - уверенно закончил Виктор Макарович.
– А у меня нет!
– признался Наливин.
– Но она не будет играть с ними в чехарду, показывать фокусы... Помните, как я через вас перепрыгивал?
Часа через полтора мы с Виктором Макаровичем, как всегда не торопясь, возвращались домой.
Мои родители не сочли возможным
– Мы хотели, чтобы все осталось, как прежде, - объяснял я по дороге Виктору Макаровичу.
– Чтобы вы остались главным дирижером - сидящим или стоящим... Мы только этого и хотели!
– Во-первых, есть средства, которые могут убить благородную цель...
– медленно произнес Виктор Макарович.
– Это ты запомни на всю свою жизнь. Чтобы когда-нибудь тебе не сказали, что "благими намерениями дорога в ад вымощена". А во-вторых...
– он так понизил голос, что я еле расслышал: - Во-вторых, я любил Маргариту Васильевну.
– Ее?!
– Я остановился от неожиданности.
– Наверно, давным-давно? Когда вы еще молодым были?
– Неважно, когда это было. Важно, что было.
– И прошло?
– Прошло - не значит кануло, Мишенька. Это, во-первых. А во-вторых... Что-то я сегодня все раскладываю по полочкам? Видимо, потому, что ты задаешь слишком много вопросов.
– Почему же вы на ней не женились?
– Это сделали до меня.
– А она... вас?..
– Она любила со мной работать. И, если говорить словами Дирдома, не думала о своем собственном творческом лице. Теперь наконец... Это в какой-то степени было моим долгом.
– Может быть, вы уходите из-за этого?!
– Из-за "неправильного обмена"... Но нет худа без добра, как говорят. Пойми: она была в моей жизни целой эпохой. Ты скажешь: прошлой эпохой. Но прошлое и забытое - разные вещи. Вообще помнить всегда лучше, чем забывать, Мишенька. Плохое иногда еще можно вычеркнуть. Но хорошее...
– Он помолчал, потер ногу.
– Тот, кто не помнит вчерашнего, тот и сегодняшнее забудет... А на самом деле, позавчера и послезавтра в жизни неразделимы!
Виктор Макарович заметно устал. Но, мне показалось, не оттого, что у него были больные ноги, а от своих мыслей.
Мы с ним присели.
– Если из книги, Мишенька, выбрасывать прочитанные страницы и главы, вся книга рассыпется. Впрочем, вернемся к Дому культуры...
– сказал он. А сам вернулся к Маргарите Васильевне.
– Сколько черновой работы она брала на себя!
А лавры в основном доставались хору и мне. Говорят, что в один из самых страшных кругов ада... того самого, дорога к которому вымощена твоими рухнувшими намерениями, попадают "предатели благодетелей". То есть люди, не помнящие добра... Не будем принадлежать к их числу, Мишенька!
– Не будем!.. Я вот вас никогда не забуду!
– Спасибо тебе... Память может продлить человеческую жизнь. Ты понимаешь? Даже угасающую или давно угасшую...
Мы помолчали. Потом я сказал:
– А моя мама помнит все даты в жизни наших родственников и знакомых. И всех поздравляет. Я даже смеюсь над ней.
– А что тут смешного?
– Всё и всех помнить?.. Это надо иметь такой склад!
– Я постучал пальцем по голове.
– Память - не склад и не хранилище, - возразил Виктор Макарович.
– Это - святилище... Прости за громкое слово.