Позавчера и послезавтра
Шрифт:
Тут уж я перебил его:
– Ни за что! Я не пущу вас!
Третья песня подходила к концу... Я знал, что средняя, группа готовила Маргарите Васильевне новый сюрприз.
– Одну минуточку!..
– сказал я Виктору Макаровичу.
И принял такую позу, чтобы средняя группа обратила на меня внимание. Но она готовилась... И на меня не глядела.
В следующее мгновение Виктор Макарович побледнел.
И еще тяжелее оперся на палку, потому что на сцене успешно продолжал воплощаться мой замысел.
Я
Третья песня уже закончилась. А я на сцене не появлялся... Я быстро царапал карандашом на газетном клочке:
"Ребята! Кончайте!"
Когда я вышел на сцену, кто-то захлопал. Вероятно, нервы не выдержали долгого ожидания. Может быть, это были мои родители?..
– Уже поступают заявки... с мест!
– объявил я так громко, как никогда еще не объявлял ни одного номера.
– Я передаю эту просьбу хору. Она, конечно, будет исполнена!
На последних словах я сделал особое ударение. И передал записку... Но не Маргарите Васильевне, как полагалось, а своему однокласснику Лешке, который был моим главным союзником в средней группе.
Вернувшись за кулисы, я сказал Виктору Макаровичу:
– Теперь все будет в порядке.
Не поверив мне, он стал внимательно слушать и шевелить губами: весь наш репертуар он знал наизусть. Я тоже прислушивался... Особенно к средней группе. Хотя можно было уже не волноваться: просьба друга была для Лешки законом!
– Что это значит?
– спросил Виктор Макарович.
Мама просит меня не повторять в жизни ее ошибок. Я и не повторял... Я вообще не был уверен, ошибкой ли был мой план. Просто я не мог допустить, чтобы Виктор Макарович...
И шепотом все объяснил ему.
– Значит, это ты сделал?
– медленно произнес он.
– Мой добрый мальчик?
– Мы не хотели расставаться с вами!
В этот момент кончилась песня. Я вышел на сцену с лицом, которое, я думаю, было не таким открытым и приятным, как обычно. А когда вернулся за кулисы, Виктора Макаровича уже не было.
В антракте я помчался искать его. Но меня все время задерживали рукопожатия и похвалы. Почти все называли меня "молодцом". Но у каждого это звучало по-своему...
"Ты - молодец!" - восклицал один. "Ну, сегодня ты был молодцом!" похлопывал меня по плечу второй. "Молодец-то ты молодец, но впереди еще целое отделение!" - предупреждал третий.
– Вам с Мандолиной, мне кажется, было трудней всего: вы оба солировали, - сказал папа.
– И делали это вполне талантливо.
– Только не повторяй моей ошибки: не выкладывайся до конца на первой дистанции!
– предупредила мама.
– Ведь именно в конце второго отделения ты будешь пересказывать содержание зарубежных песен! Прошу тебя: постарайся оттенить специфику
– Прижав мое ухо к своим губам, мама спросила: - А что это там происходило... вначале?
– Ничего не заметил!
– ответил я.
– Значит, Маргарита Васильевна была права: у тебя не все благополучно со слухом и чувством ритма.
В фойе, в буфете и в зрительном зале Виктора Макаровича я не нашел... Зато я встретил Димулю. Он вытирал платком свою добрую круглую голову и что-то искал.
– Как бы мне позвонить... Римме?
– спросил он.
– Телефон у директора!
– Прошлый раз я звонил оттуда. Но сейчас там...
– Автомат внизу, возле кассы!
– перебил я. Потому что в эту минуту вспомнил, что Дирдом обещал Наливину встречу с Виктором Макаровичем у сефя в кабинете.
Я помчался туда.
Наливина еще не было. Виктор Макарович, Маргарита Васильевна и Дирдом стояли посреди кабинета. Мужчины нервничали, а Маргарита Васильевна только поправляла огромный пучок на затылке.
– Зайди, Миша, зайди, - позвал Виктор Макарович, когда я приоткрыл дверь. Кажется, впервые он не назвал меня Мишенькой.
Дирдом тоже, мне показалось, с нетерпением поджидал меня.
– Я убежден, что это безобразие вначале... произошло не случайно!
– сказал Дирдом.
– Это была попытка сорвать наш отчет. Ничего подобного раньше, до появления вашей... или вашего Мандолины не было! Говорят, он родную мать уложил в больницу. А теперь уложит наш хор!
– Володя тут ни при чем. Во всем виноват я...
Дирдом опять как бы . проглотил стакан рыбьего жира:
– Ты?!
Маргарита Васильевна так же неторопливо, как она приводила в порядок свои густые, красивые волосы, произнесла:
– Зачем чтобы кто-то брал на себя вину? Все было естественно: ребята не привыкли ко мне. Они волновались.
Я хотел возразить. Но Виктор Макарович удержал меня за руку.
В эту минуту из приемной донесся журчащий голос Наливина:
– Дирекция у себя?
Дирдом сразу же запил рыбий жир стаканом сладкого морса.
Прямо с порога Наливин обрушился на худенького Виктора Макаровича, накрыл его собой.
– Фотографа бы сюда! Фотографа!..
– сладким голосом воскликнул Дирдом.
Потом Наливин стал обнимать меня, потом Дирдома.
Когда с объятиями было покончено, я заметил, что мы, мужчины, остались одни: Маргарита Васильевна незаметно ушла.
– Десятилетия промчались, как миг, - разводил руками Наливин.
– И вот сегодня меня вернули в невозвратную пору детства. Только уже вот такого...
– Он опять окинул себя критическим взглядом, как бы опережая в этом смысле Виктора Макаровича.
– Поверьте, учитель, это не на почве переедания, а от неправильного обмена веществ! За болезнь ведь не судят...