Поздний подарок

Кожухов Игорь

– Тяжело ему сейчас, ох, тяжело. Он всю зиму в туалет не ходил и сейчас у него прямая кишка пробкой заткнута, как бочка. Может, поможем?

– А сможем? – Ванька смотрел на отца, как на волшебника.

– А вот, смотри. – Отец поднялся во весь рост, приложил ладони рупором ко рту и резко, и громко прокричал:

– А-а-а-а-а! – Медведь присел, в ответ хрюкнул и, припрыгнув, поскакал по-лягушачьи в лес, громко пуская газы. Отец весело смеялся:

– Ну, прорвало наконец.

Когда они подошли к ободранной сосне, всё вокруг было усыпано коричневым вонючим медвежьим пометом.

…Ванька

в темноте открыл глаза. Пахло из его полуоткрытого, давно не чищенного рта: «Скорее бы операция…»

* * *

Операция прошла успешно. Ваньке вырвали третий обломанный зуб и наложили на челюсти шины. За эти дни ничего не евший, а только пьющий кефир, Ванька стал похож на Дон Кихота, каким его рисуют в книжках.

Он устал от больницы, от общенья с людьми, от невозможности остаться одному и от больничного запаха, который, казалось, въелся ему в кожу. И когда через неделю ему сказали, что за ним пришла машина от Иван Иваныча, очень обрадовался. Врач объяснил, как снимать резинки перед едой, как промывать рот лекарствами, которые ему дадут, и когда приехать на осмотр. Шофёра он знал. Молодой, до тридцати лет, парень был похожим на Иван Иваныча и характером, и поведением. Всю дорогу смеялся и рассказывал весёлые истории из жизни города.

– А ещё тебе жениться сейчас надо, на время. И не бычься. Кто тебе будет бульоны варить? Я? Или Татьяна Александровна? Дак у неё без тебя забот много. И опять же, мужские дела подсобнее справлять со своей женой, а не бегать в поисках по городу.

Ванька предательски краснел, а водила заразительно смеялся.

– Давай вот щас подвернём – вот они стоят, и выберем тебе, какую хошь? – и он наигранно крутил рулём в сторону девчонок, стоявших на обочине, а Ванька испуганно мычал сквозь резинки во рту и тряс головой.

– Что, не хочешь? Ну, не буду, не буду. Живи на кефире, только скоро ты от него дойдёшь до полного мумифицирования…

Наконец приехали.

Оказывается, Татьяна Александровна – это жена шефа, привлекательная ещё, но уже тучная женщина. Она встретила его довольно приветливо, провела по дому, показала, где он будет спать, где мыться, где есть. И, усадив в кухне на мягкий стул, стала расспрашивать о нём самом. Но, поняв, что говорун с Ваньки никакой, спохватившись, предложила поесть.

– Есть я хочу, но челюсть не жует, больно. Мне бы кефира…

– Да какой кефир! Нашёл еду! Я сейчас тебе такой бульон заварганю…

Она открыла кастрюлю, налила в литровую банку супа и затем белой штукой, похожей на штырь с ножичками, загудела.

– Это блендер. Я тебе сейчас промелю до состояния кефира, ты напьёшься и наешься.

И, действительно, сняв резинки, он напился такой вкусноты, что от души сразу отлегло, стало легко и захотелось спать. Татьяна Александровна села напротив, вытянула ноги в чёрных чулках и неожиданно закурила тонкую сигарету.

– Что, хорошо? Ну иди, поспи немного. Скоро Костя придёт из школы, будешь знакомиться.

Ванька поблагодарил и, уйдя, быстро уснул на широком, предложенном ему диване.

* * *

Костя

оказался очень похожим на отца и одновременно на мать. Этот парадокс сразу удивил Ваньку, и он даже пытался угадать, как же так могло получиться. Уверенная отцовская крепкая походка, широкие жесты и весёлый нрав. И в то же время материнская плавность и практичность поступков. А в-третьих, было видно, что он явно понимал, чей он сын.

Вечером, он уже свысока, поучительно-самоуверенно высказывал Ваньке:

– Вот тебе сколько? Семнадцать. А что ты видел? Сосны да болота? Зайцев да лягушек, лисиц, да… этих, как их… которые токуют, петухи? А я в шестнадцать полмира уже объехал, за рубежом уже три раза был и в Артек, как в соседний магазин, езжу! Ты, наверное, и телевизора-то не видел?

Ванька психовал: – Видел!

– Ну, может быть, и так. А знаешь, что такое CD-проигрыватель?

Ванька растерялся: – Нет.

– Ха-ха-ха! – смотри.

Костя вставил маленькую блестящую пластинку в небольшой аппаратик и нажал кнопочку. И, удивительно – по телевизору стали показывать самого Костю в длинных трусах и таких же, как он, юношей и девушек.

Затем хохочущего Иван Иваныча с пузом навыкат, обнимающего Татьяну Александровну, и ещё много всего.

– Ну, что, понял? А ты говоришь…

И Костя опять начал рассказывать про городские чудеса.

– А кинотеатры? А дискобары? Я там, между прочим, постоянный посетитель и плачу за вход уже не сто рублей, а тридцать. И пиво бесплатно. А сколько людей!!! И никто тебя не знает, понимаешь. И никому до тебя дела нет, а ты сам делай, что хочешь, и живи. Живи и кайфуй! – Костя задохнулся от восторга и махнул рукой. – Я ещё учусь, отец не хотел, чтобы я рано школу кончал. И сейчас уже знаю, куда дальше пойду, как жизнь свою буду налаживать. Как подумаю, что можно сделать, голова кругом. Отца везде знают и уважают, поэтому мне везде дороги открыты…

Костя, сидя напротив Ваньки в кресле, раскраснелся, воодушевлённый своими перспективами.

– А ты что хочешь в жизни делать?

Ванька молчал. И что, действительно, он мог сказать? Что нравится ему его тайга? Что, если бы не этот случай, не стал бы он находиться ни одного дня здесь, теряя свою вольную хваткость, задыхаясь и кляня обоняние, потому что запахи, настолько резкие и мерзкие, вызывали постоянную головную боль и оскомину в горле? Что от постоянных звуков он просто теряет ориентацию, не реагируя уже на что-то отдельное из-за постоянного шума и гама? Что чувствует, как бетонные стены вытягивают из его тела силу!

– Я хочу жить с отцом и матерью на кордоне. Хочу построить дом и привести в него простую девушку, согласную жить по заветам наших дедов.

– А это как?

– Как? Да просто. Растить детей, любить свою землю, не загаживать её, а жить с ней в мире. Вдыхать по утрам хмельной, пьянящий, сладкий от чистоты воздух, встречая яркое, умытое волшебной росой, солнце. Не орать, пытаясь быть услышанным, не переступать через людей, не замечая их боли, а помогать им, не лицемерить и не врать. В конце концов, надеюсь, что так лучше.