Поздно. Темно. Далеко
Шрифт:
— Не говоря уже о том, что разделенная любовь… Ну ладно, какие планы? — он взял второй стакан, — нешто разделить с тобой эту участь, тем более, что тебе много. Заведешься еще.
— Не, не заведусь. Я сейчас, дядьку, к Женьке Волынкину поеду. Отлеживаться.
— А здесь ты что делал? Слушай, Фима, — придумал Карл, — поживи-ка здесь две недели. Только когда я приеду, — выметайся. Ты мне здесь не нужен со своей кисло-сладкой рожей.
— Я понимаю, — поежился Ефим, — только я поеду к Женьке Волынкину. Мне жилетка нужна,
— Унитаз тебе нужен, — разозлился Карл, — ты же не плачешься, ты испражняешься, и все в друзей. Вот я напишу сценарий, там у меня будет спаренный герой: один — гудящий, поющий, сумасшедший, очаровательный Магроли, и параллельно с ним — унылый, плаксивый и нервный жидяра с каплей на носу, назову его, скажем, Женькой Марголиком. Похожи, как близнецы братья, и появляются поочередно.
— Нет, — сбросил локтем пепельницу Ефим, — появляются вместе, только вместе! У-у-у, — загудел он, — с таким альтер эго я бы чувствовал себя Карлом, если не Первым, то, по крайней мере, Пятым!
— Ну, уже лучше, — удостоверился Карл, — ладно, тогда я займусь уборкой, пол протру, особенно по углам, и, кстати, унитаз надо помыть. Унитаз, Магроли, — это лицо хозяина! Впрочем, ты это знаешь. А потом я пойду за покупками, и, может быть, принесу еще вина.
В прихожей застучало, щелкнул замок.
— Что ж ты дверь не закрыл, — с досадой сказал Карл, — кто там еще?
На пороге кухни появился Володя Репченко.
— Что ж вы дверь не запираете, — поздоровался он, обтер усы, взял Карла за бока и троекратно поцеловал. — Здоров, Фимуля, — кивнул он Магроли.
— Гадость пьете? — искоса глянул Репченко на бутылку.
— Садись.
— Нет, мужики, я по делу. У меня дед помер, я рассказывал, генерал-полковник. Так сейчас машина придет с наследством. Он пол-Европы ограбил, а ты теперь разгружай. Так что подсобить надо. А потом уже, как водится, в свободной обстановке…
— Мне ж за покупками для деревни, — взмолился Карл.
— Посидим, и сходишь, какие дела.
— Ладно, — вздохнул Карл, — только этого козла не возьмем. Все равно от него молока… — Отлежись, Фимочка, я скоро, часа через два.
— Пошли, пошли, — торопил Репченко.
— Слушай, Карла, — сказал он, когда они вышли во двор. — Ты мне печать нарисуешь? В трудовой книжке.
— В трудовой боязно, Вовка, — вздохнул Карл.
— Что ж я тебя заложу, что ли? — возмутился Вовка.
— Да дело не в этом. А вдруг не получится, книжку испорчу. Это ж не справка. Я не профессионал все-таки.
— Не испортишь, ты талантливый, — заверил Репченко. — Меня, понимаешь, знакомая тетка из управления торопит, — давай, Володя, освободилось место заведующего мясным отделом. Кто-то подсел.
— А ты подсесть не боишься?
— А что ты предлагаешь, на завод идти? Железки точить? Что я, декабрист? А у меня в книжке пробел в полгода. Неудобно.
— А когда надо?
— Да вчера…
— Ох, —
— Ну, шампанского можно.
Большая белая Лена Репченко была дочерью адмирала, Володя, большой и усатый, с повадками десантника, генеральским сыном, они любили друг друга с детства, с шестого класса, весело и непосредственно чувствовали они в жизни смысл, не обременяя себя рассуждениями о нем.
Генеральское наследство составляло множество старинного хрусталя, окованного серебром, столового серебра с клеймом короля Михая, несколько фарфоровых ламп в стиле ампир, обеденных и чайных сервизов, отрезов габардина, шевиота, костюмов, макинтошей, шевровых и хромовых сапог, перламутровых театральных биноклей, горжеток, вееров из павлиньих перьев.
Среди прочего был огромный, с метр длиной, зеленый макет танка, стальной, с настоящими гусеницами, аккуратной пушкой и большой красной звездой на башне.
Репченко лег на него грудью и закричал:
— Берите что хотите, а это не отдам!
Еще восхитил его толстый альбом пластинок с фашистскими маршами.
— Ты не знаешь, Карлуша, кому все это можно продать? — спросила Лена.
— У меня таких знакомых нет, — улыбнулся Карл, — да и жалко, музейные вещи. Тряпки, разве что, да кто их купит?
Володя принес полдюжины шампанского. Неожиданно появился Винограев.
— А мне Магролик сказал, что надо помочь. А я и рад.
— Поздно помогать, — сказал Володя, — помоги вот с шампанским. Сейчас стихи будешь читать, мы с тобой мало знакомы.
— А чего не почитать, — пожал плечами Юрочка.
— Только не сразу, можно? — попросил Карл.
— Ребята, вот вы — поэты, ученые, чуть ли не печатаетесь, — сказала Лена. — А у меня тоже получаются стихи.
— О, и ты тоже в калашный ряд, — заорал Репченко.
— Подожди, Володя, — давай, Ленка, давай, — подзадорил Карл.
— Даю:
«Заяц прыгает хорошо, он животное, А лисица за ним — дура рвотная. Убежит — хорошо, а не станется — Все лисе толстожопой достанется».— Ну, как?
— Лена, ты прямо капитан Лебядкин, — похвалил Винограев.
— Что еще за капитан? — недовольно спросил Володя.
— Да это из Достоевского, — с досадой сказал Карл, — Лена, а еще есть?
— А как же:
«У меня собачка, Маленькая Лотта, Узкая зевачка, Длинная зевота»— Блеск! — восхитился Карл.
— Карлуша, помнишь, у вас было много гостей и мы захватили к себе ночевать поэтессу. Как ее, Лидуля…