Поздно. Темно. Далеко
Шрифт:
— Я вас знаю, вы Пуцыло!
— Сам ты пуцыло, — отмахнулся Карл. Пошарив, он достал карандаш и нацарапал на салфетке: «Не забыть написать про Пуцыло». Поискал глазами Алешу и нашел его рядом с собой. Алеша был бледен, чуб его упал на глаза.
— Пойдем, Алеша, — поднялся Карл.
— Ты думаешь? — ехидно спросил Алеша. — Впрочем, пр-р-р, на мороз!
Бежевое пустое пятнышко на стене, исписанной цитатами, понравилось Карлу. Он подошел, уперся рукой в стену, нависая над сидящими, достал карандаш и написал: «Мир хищникам, война творцам. Ушат
— Извините, — сказал он, оттолкнувшись от стены, — но «Ушат Помоев» — это не я придумал. Это Танечка!
Карла разбудил крик, протяжный, длиной в два-три квартала, то ли окликали, то ли звали на помощь. Голова болела, мерцали в комнате какие-то предметы. Ну да, книжные полки, справа стол, — так я у Алеши. Светало. Карл поднял циферблат к глазам — начало шестого, нужно еще поспать. Интересно, потерял ли я деньги или пропил? Потом, потом. Нет, так не уснуть. Карл приподнялся, увидел на полу одежду. Так, штаны. А вот пиджак. Пошарил во внутреннем кармане — бумажник на месте. Вынул, вгляделся — пачка денег, довольно толстая. Ну и ладно. Карл откинулся на твердую подушку. Теперь можно и поспать. Голова болела и не спалось. Слава Богу, никто не волнуется. Когда в Чупеево? Уже завтра.
Предметы обозначились резче. Как там у раннего Алеши:
«Но вот рассвет та-та та-та та-та Забытой кем-то книги об искусстве, И проявились контуры предметов, — Стола и стула около стола»Свет какой серый. Неужели будет пасмурно сегодня? Проступает серый свет… Проступает серый свет…
Кто-то загремел на кухне. Полилась с напором вода. Громко и высоко заныл набираемый чайник, потом успокоился, заворковал. Совсем рассвело, вошел мрачный Алеша.
— Живой?
— А как же мы добрались?
— Как-как, а пес его знает, на автопилоте. Ну, вставай кофе пить, мне на работу.
Кофе оказался очень крепким и очень сладким.
— Как ты с похмелки можешь пить такую гадость!
— Что делать, потерплю до буфета, а там пивка выпью.
— М-м-м, — сказал Карл, одевшись. — Пошли, что ли.
— Я на Библиотеку Ленина, — сказал Алеша, — а ты?
— Мне лучше на Смоленскую. — Хотелось расстаться скорее и молчать.
— Ну, тогда пока. Не пропадай. Танюшке привет.
В метро Карл не удержался, достал бумажник и пересчитал деньги. Потрачено было восемнадцать рублей. «Черт побери, как бы я ни зарывался, а ведет меня кто-то по струночке, на коротком поводке. Ну что за судьба — никакого полета. А какой тебе полет нужен? Валяться с подбитым глазом? Пиши — и будет тебе полет…»
Приехав домой, Карл увидел Магроли. Он стоял в кухне, босой, в розовой семейной майке, и варил, склонившись, яйцо.
Вздрогнув, Ефим Яковлевич повернул к Карлу лицо без очков с голыми, беззащитными глазами.
— Ты меня напугал. Где ты был?
— Ты почему здесь? — спросил Карл.
— Да вот, решил отлежаться.
— Так ведь выгонят!
— Не, я еще позвоню. Они меня любят. Попрошу два дня за свой счет. У тебя есть чернослив? — напирал Магроли, — я могу сделать кисло-сладкое мясо.
— Делай, что хочешь, а я посплю.
— Тебе опохмелиться надо, так до одиннадцати еще два часа.
— Перебьюсь. Не опохмеляюсь и тебе не советую. Надо просто поспать. Часа три меня не трогай. Ладно?
Карл кинулся на постель — как все-таки дома хорошо. Минут через пятнадцать встал, открыл толстую свою тетрадь и записал:
Проступает серый свет, Подтекает под герани, В этой самой ранней рани Не прозренье, а навет. Возрастает подозренъе, И ползет сквозь переплет, То ли холод озаренья, Толи ненависти лед. Беспризорны, оробелы, Взявшись за руки, летят Ангел черный, ангел белый, Друг на друга не глядят.Ну так хорошо, — подумал он с Изиной интонацией и лег. — Все-таки в похмелье что-то есть, — улыбнулся он, засыпая.
В первом часу Карл легко открыл глаза. Пелена спала, голова была ясная, тихо и ясно было на душе. В раскрытом окне осторожно поворачивались листья березы, будто кто-то бережно и задумчиво их рассматривал. Протрещал мотоцикл и затих.
«Что-то хорошее произошло, — вспоминал Карл. — А, ну да, стишок. Сейчас проверим». Он прикрыл глаза и легко прочитал без запинки все стихотворение. Значит, получилось.
Может, поехать послезавтра? Но это суббота, народу в электричке — не продохнешь, а стоять два часа стиснутым…
Нет, значит надо вставать, проверить рюкзак и идти в Универсам. Список сначала составить.
Слабое шевеление донеслось из кухни, Карл встал, сунул ноги в босоножки. Магроли сидел в углу за чистым пустым столом, опустив голову. Перед ним стояла большая черная бутылка, «бомба», ноль восемь, с красной этикеткой. Вермут, да еще советский.
— Сдурел? — поинтересовался Карл.
— Угу, — безрадостно признался Магроли, — ничего хорошего.
— Ты дывы, яка падла, — Карл наполнил чайник, включил плиту, — ну как можно жить, если плита называется «Лысьва»! Так ничего, говоришь, хорошего?
— Меня не любит «Искусство кино»! — опрокинул стакан Ефим Яковлевич, — и не печатает.
— Вот гадина, кому ты это говоришь! — У Карла даже дыхание перехватило. — Без году неделя в Москве, кугутская твоя морда, лимита поганая.
Магроли несколько оживился, поднял голову.