Пожалуйста, только живи!
Шрифт:
Она перечитывала свои рассказы, короткие зарисовки, наброски. Заново перелистывала свою единственную крупную форму – роман «Приказано – забыть». Кое-что правила, почти машинально. Кое-что оставляла как есть.
Уже давно стемнело. Левка со своим возлюбленным Артуром (Рита наткнулась как-то на валявшуюся среди вещей корочку, свидетельствовавшую о принадлежности Левкиного увлечения к какой-то там поэтической ассоциации, и обнаружила, что греческое божество на самом деле именуется Федором Кривощаповым) вернулись с театральной премьеры. Толкались на кухне, смеялись приглушенно. Артур что-то выкрикивал – опять чем-то удолбался, наверно, определила Рита, а Левка-то все верит,
Закончила она лишь под утро. Составила сопроводительное письмо и для начала присоединила к нему всего лишь несколько наиболее ярких отрывков из «Приказано – забыть». Полный текст романа, свой главный козырь, решила приберечь на тот случай, если ее писаниной кто-то заинтересуется.
Она отдавала себе отчет в том, что ее язык стал за эти годы суше, резче, точнее. Она больше не пыталась эпатировать, уверенно вычеркивала провокационные излияния и шокирующие «красивости». Все четче, жестче, безжалостнее, словно скальпелем по коже.
Она сама не знала, зачем составляет это письмо. Ни на что не рассчитывала, ни к чему не стремилась. Просто попытка ухватиться хоть за что-то в расползающейся под пальцами жизни. К утру, когда от выкуренных сигарет уже щипало в горле, а глаза слезились от бессонной ночи, Рита быстро, пока не наступило отрезвление, разослала письма с отрывками романа по старым, запомнившимся еще из прошлой жизни электронным адресам. Издательства, редакции толстых журналов, литературные альманахи. Отправила одну из копий и Ирине Вячеславовне – вместо отредактированного романа, который обещала закончить на этой неделе. А потом, не раздеваясь, заползла наконец под одеяло, уронила тяжелую голову на подушку и провалилась в сон.
Артур маялся от скуки. Вообще у него было всего лишь два состояния: лихорадочная жизнелюбивая активность, когда он метался по квартире, требуя от Левки немедленно срываться и бежать в кино, на концерт, покупать Артуру новый пиджак, который он увидел в Интернете и понял, что жить без него не может, либо припадки злой вселенской тоски, накатывавшие вместе с отходняком от очередной дозы, когда он шатался по дому, цеплялся ко всему и закатывал омерзительные истерики. В такие дни Левка нянчился с ним как с больным ребенком, уламывал, уговаривал, умолял. Кажется, он совершенно не замечал отвратного характера своего нового увлечения. А если и замечал, относился к этому с умилением.
Рита отмечала про себя, что Левкино искусство делать вид, что все происходящее – нормально, жить, не приходя в сознание, прогрессирует с каждым днем. Он, словно гордый папаша, ослепленный любовью к собственному отпрыску, кажется, не желал замечать, что Артур все больше превращается в законченного наркомана. Пытался пристроить куда-то его стихи, искренне восхищался той ослепительной чепухой, которую вещал его мраморный любовник в момент героинового прихода, становился всерьез озабоченным, когда Артур в очередном припадке хандры орал на Левку, требуя немедленно достать ему дозу, и – Рита почти не сомневалась в этом – временами ширялся вместе с ним, в идиотском романтичном порыве принимать и понимать все, что составляло жизнь его
Впрочем, вмешиваться в жизнь старого друга, читать ему нотации и наставлять на путь истинный Рита не считала себя вправе.
Так или иначе, Артур откровенно раздражал ее, и она, кажется, вызывала у него те же эмоции. Вероятно, он считал ее наглой узурпаторшей, захватчицей, угнездившейся в квартире, которую ему уже почти удалось захватить в единоличное пользование.
В это утро Артур, все в тех же растянутых пижамных штанах, в которых Рита увидела его впервые, приплелся на кухню и принялся топтаться вокруг стола, зевать, запускать пальцы во встрепанные после сна, отливающие медью вихры и всячески выражать свое недовольство жизнью. Рита отпила кофе из кружки, кинула короткий взгляд на Артура исподлобья и снова уткнулась в ноутбук. Ей нужно было за сегодня вычитать еще сто страниц какой-то очередной детективной муры.
«Интересно, сколько ему все-таки лет? – рассеянно размышляла она, слыша, как Артур раздраженно звенит чашками за ее спиной. – Ведет себя как пятнадцатилетний. Да и выглядит, в общем, не сильно старше. Господи, не дай бог, еще окажется несовершеннолетним, и Левка загремит под статью из-за этого ублюдка».
– Кофе пьешь? – вопросил у нее над ухом разобиженный черт знает на что Артур. – Могла бы и мне сварить, между прочим.
– Я, между прочим, работаю, – не поднимая глаз от экрана, бросила Рита. – Мог бы и сам оторвать задницу от кровати и сварить.
– О, труженица, значит? – тут же вцепился в нее Артур. – Намекаешь, что я тунеядец, альфонс, да? Я, может, должен испытывать адские муки стыда, глядя, как ты тут в поте лица гнешь спину?
– Не должен, – перевела дыхание Рита. – Можешь просто заткнуться и не мешать.
Она всякий раз заставляла себя сдерживаться и не давать их взаимным подколкам перерастать в открытый конфликт. Ради Левки. Только ради него.
– А я, может, плевал на твою мещанскую мораль, – не унимался Артур. – Ханжа! Что, пока под богатым папиком лежала, не была такой принципиальной? А теперь, когда он тебя выпер под зад коленом, вспомнила про роль человека в обществе. Не позволяй душе лениться и прочая хрень, а?
– Отвали! – сквозь зубы процедила Рита. – Иди уже, закинься чем-нибудь и уймись.
– Ах, какие мы высокомерные! – закатил свои прекрасные, отливающие изумрудными искрами глаза Артур. – Мы не опустимся до того, чтобы выяснять отношения с альфонсом, да?
В это время входная дверь хлопнула, и в квартиру вошел Беликов, нагруженный пакетами из магазина.
– Опять ругаетесь? – весело спросил он, переводя взгляд с Артура, застывшего с надменно-брезгливым выражением на лице, на закусившую губы Риту.
– Лева, мне скучно, – тут же принялся ныть Артур, переключившись на новую жертву. – Я тухну в этой проклятой квартире. У меня уже мозги сворачиваются.
– Ты же собирался сегодня на какие-то поэтические чтения, – напомнил Левка, выгружая продукты в холодильник.
Рита сдавленно хмыкнула. За эти несколько месяцев ей попадались изредка на глаза знаменитые Артуровы стихи, оказавшиеся довольно слабыми попытками наваять что-то в духе Рембо. Нет, иногда там действительно попадались довольно меткие строчки, но их было одна-две на десяток страниц, и то у Риты закрадывалось подозрение, что Артур у кого-то их позаимствовал. Тем не менее это не мешало Артуру гордо именовать себя поэтом и нарочито презирать окружающих, не способных, по его мнению, в своей буржуазной тупости понять тонкий мир его мятущейся души. Похоже было на то, что от своего кумира Артур позаимствовал только имя и пороки, а талант как-то пропустил.