Пожарная застава квартала Одэнмате
Шрифт:
— Начнем, пожалуй. Играй, деточка.
И Окими начала играть. Не сразу, но уже скоро щелкающий звук сдернутой струны начал тревожить границу между живыми и уже не.
И явился князь, и сошел на верного вассала.
Лицо Дзёбэя запрокинулось, побледнело, исказилось так сильно, что стало напоминать лицо старого князя. Гости задохнулись от ужаса. Дама О-Тоё, сверкнув белыми острыми зубами, улыбнулась.
— Вы князь Тода Тадаёси Инаба-но-ками?
— Да…
— Знаете ли вы, кто убил вас?
— Да…
— Этот человек среди нас?
— Нет. Она
Гости испуганно зашептались:
— Как же так? Как же?
А князь губами Дзёбэя говорил:
— Я защищался. Все вокруг оказалось залито ее кровью. Я был в ужасе, ведь впервые мое прошлое попыталось убить меня. Я решил заплатить хозяину дома за молчание, за тайные похороны, хотя стоило бы просто убить и его тоже. И все это время ее проклятая кошка следила за мной желтыми глазами…
Тут пальцы Окими на струнах дрогнули, но дама О-Тоё острым взглядом заставила ее продолжать. А князь говорил:
— Я вымылся в бане, я не мог уйти так быстро, не возбуждая подозрений в том, что начал стареть и боюсь прошлого. Я остался. Мы пировали еще три дня. Мне сказали, что ее тело бросили в реку, но я не почувствовал облегчения. Нужно было, необходимо было позвать монахов, очиститься, но вечером пред пиром ко мне в постель пришла ее кошка и наконец убила меня…
Гости издали единый возглас:
— Кошка! Не человек! Убила!
Палец Дзёбэя поднялся и показал на даму О-Тоё.
— Ты — проклятая кошка-оборотень. У тебя под ногтями моя кровь.
Раздался дружный крик ужаса.
Дзёбэй, или, может быть, князь, тяжело, неуверенно вскочил, выхватил меч. Окими продолжала как завороженная дергать струны, извлекая потусторонние звуки, продлевая жуткую историю…
— Ах, — промурлыкала дама О-Тоё, изящно подымаясь навстречу одержимому духом и собственной яростью Дзёбэю. — Я на все готова ради посмертного покоя моей хозяйки. Я так рада убить тебя еще раз.
И с громовым шипением бросилась на Дзёбэя, протянув к нему руки с изогнутыми как когти пальцами. Порыв воздуха, поднятый ее взметнувшимися рукавами, задул все светильники в зале, и лишь дикий грохот выдавал то место, где, столкнувшись, катались по татами вцепившиеся друг в друга враги.
Люди с воплями выбегали из залы. Кто-то сшиб Окими, вырванное из рук кото отлетело в темноту и хрустнуло под чьей-то ногой. Прервалась музыка.
И все вдруг стихло.
Потом из темноты на свет, падавший в выбитые двери, спотыкаясь, вышел Дзёбэй — с лезвия его меча скатывалась тяжелая темная кровь и брызгами пятнала светлые циновки. Окими в ужасе неподвижно следила за ним. Тот смотрел на свет, словно видел нечто другое. Потом вздрогнул, перевел взгляд на Окими и негромко произнес:
— Ты хорошо поработала, девочка. Я слышал, как разбился
— Г-господин, — прошептала Окими. — Дама О-Тоё…
— Дама О-Тоё три дня как мертва и сброшена в быстро текущую воду, — произнес Дзёбэй. — Вот этими самыми руками.
Окими задохнулась, закрыла рот рукавом:
— Тогда кто там?
Дзёбэй помолчал, покачал головой:
— Я не знаю. Я убил кошку.
И нетвердым шагом ушел в свет, падающий в двери.
Прежде чем покончить с собой на похоронах своего князя, Дзёбэй выкупил Окими из веселого дома и распорядился починить ее разбитое кото — обтянуть резонатор кото в форме тыквы шкурой убитой им трехцветной кошки.
Странные обстоятельства смерти князя не остались тайной. Что знает тридцать человек — знает Поднебесная. Новому князю пришлось смириться с тем, что все вокруг знают о том, как его предшественник был убит кошкой-оборотнем в веселом заведении.
Окими вернулась домой и некоторое время была популярна в среде провинциальных священнослужителей и музыкантов, практиковавших камигакари.
Она продала свое знаменитое кото одному из них, когда после двух голодных лет отец вновь отдал ее в столичный дом развлечений. Денег ей хватило на то, чтобы выкупить свой долг у хозяина, устроиться в городе, завести кошку счастливой трехцветной расцветки и быть самой себе хозяйкой еще какое-то время.
А вот покупатель так и не смог воспользоваться ее кото должным образом и вскоре вынужден был отдать его на вечное хранение под священные своды храмов Исэ. Ибо, как оказалось, никто кроме Окими не мог играть на нем без опаски — раздраженный голос кошки-оборотня, которым звенело кото под чужими пальцами, вызывал рой злых голодных духов и разгонял в ужасе любой честной пир.
— Это действительно так?! — воодушевленно воскликнул Канкуро. — Такое может быть? Это действительно с вами случилось?
Смущенная служанка немедленно потупилась, спрятав лицо в рукаве.
— На кото она действительно играет, — отозвалась негромко дама Магаки. — А еще, она мастерица голову морочить честному люду, порой и не знаешь, где она врет и за что ее наказать надобно.
Служанка от слов госпожи совершенно смутилась, отвернулась от всех.
— Потрясающе! — выкрикнул Канкуро. — Это просто невероятно! Замечательно! Великолепно! Никогда не слышал ничего подобного.
— А я слышал.
Все обернулись, на этот хриплый грубый голос. А это оказался наш отважный лодочник Торадзаэмон. Он сидел в полутьме на террасе храма и, видно, слышал все от начала до конца.
— Экие вы тут байки травите слезливые, — усмехнулся всем Торадзаэмон. — Вот я, было дело, встречал настоящее чудовище. Сам лично видел, ни слова не вру.
— Вот как? — впечатлился сверх всякой меры Канкуро. — Так расскажите нам! Расскажите!
И Торадзаэмон рассказал. Историю о цинской лисе.