Пожиратель V
Шрифт:
— Если это просто актив, то продай его мне!
— А денег у тебя хватит?
— Это ты просто так ляпнул, или это начало переговоров?
Разговор накалился до предела, но после этого вопроса Пономарёв выдержал паузу, вздохнул и сказал:
— Ты пойми, пацан, если я продам тебе канал, меня не поймут. Но это полбеды. Меня за это грохнут — вот в чём главная проблема. А это того не стоит.
— Кстати, насчёт стоимости. За сколько ты бы его продал? Ну, раз уж зашёл разговор.
— Копейки.
— А конкретнее?
— Миллион. Но мне надо продать всё.
— Ни фига себе копейки! — присвистнул я. —
— Главный актив — договор на аренду частоты, — пояснил Пономарёв. — Он стоит того. И оборудование нормальное у меня.
— Но не на миллион же, — возразил я. — Но ладно, я не люблю торговаться. Покупаю за миллион.
На самом деле меня цена устраивала очень даже — ведь за эту сумму я не просто решал проблему, но и приобретал хороший инструмент. Телевизионный канал — штука крайне полезная, если ты занимаешься бизнесом или политикой. Да и не представлял я, если честно, как ещё можно было заставить замолчать купленных врагами журналистов. Пока я прикидывал перспективы, Пономарёв ещё раз грустно вздохнул и произнёс:
— Ты меня не расслышал, пацан. Мне надо продать всё!
— Что значит всё? — уточнил я.
— Деловой центр, ресторан, две квартиры и дачу. Про машины не говорю, это мелочь.
— Ну продавай, я-то здесь при чём? — искренне удивился я. — Мне нужен только телеканал.
— Если я совершу такую глупость, как продажа телеканала, мне придётся бежать из страны, — пояснил Пономарёв. — Срочно и навсегда. И какое-то время прятаться, так как это будет с моей стороны большой подставой уважаемым людям. А бежать с миллионом, бросая всё остальное здесь, глупо. Поэтому канал отдельно не продаётся. Или всё, или ничего.
— И сколько же стоит всё?
— Тридцать миллионов.
— Ты сдурел? — возмутился я. — Не стоит вся твоя недвижуха столько.
— Очень даже стоит. Я в ресторан только вложил почти два миллиона. И центр у меня лучший в городе.
— Не лучший.
— Один из лучших!
— Один хрен, тридцать миллионов это не стоит. Даже с двумя квартирами и дачей.
— Стоит. Но за опт я сделаю скидку. За всё двадцать пять миллионов. И это последняя цена!
Видимо, имелись у этого парня ещё какие-то проблемы, о которых я не знал, раз он был готов всё продать и уехать. Это было мне на руку. Но цена была просто неподъёмная для меня. Денег таких у меня не было, а если бы и были, то я бы точно не вложил их в телеканал и бизнес-центр. Так-то бизнес-недвижимость в самом центре города — штука хорошая, но не когда у тебя кредит и надо раскручивать завод.
А Пономарёв тем временем смотрел мне прямо в глаза, и его взгляд был мне понятен — это был взгляд человека, делающего выгодное, по его мнению, деловое предложение. И он не врал, он был готов продать все свои активы вместе с телеканалом. И по его глазам было видно, что ниже двадцати пяти миллионов цену он не опустит.
А двадцати пяти миллионов у меня нет. Теоретически, конечно, можно на это дело взять ещё один кредит — он бы отбился со временем, но вот после вчерашнего звонка Соболева я на эту тему старался даже не думать. Вполне возможно, завтра батя Орешкина попросит побыстрее вернуть уже взятые кредиты или в лучшем случае сообщит, что новых не будет.
— Давай, мы так поступим, — предложил я. — Ты получишь от меня за телеканал два миллиона, а остальное продавай сам.
Я был уверен, что отдельно он и за два не продаст, но выглядело это предложение достойным. Ну а если вдруг продаст, то хрен с ним — оно того стоит. Два миллиона я как-нибудь отыщу.
— Нет, — отрезал Пономарёв. — Всё продаётся комплектом.
— Ты не спеши отказываться. Поищи покупателя. Даю неделю тебе на это.
— Я даже искать не буду. Меня грохнут сразу, как только я запущу слух о том, что хочу что-то продать.
— А может, мне такой слух запустить? — усмехнулся я. — Тебя грохнут, и я смогу бесхозный канал к своим рукам прибрать.
— Тебе никто не поверит. А вот если я кому-то скажу, это уже другой расклад будет. Так что собирайте деньги!
— Собирайте? — переспросил я.
— Да хватит уже делать вид, что ты сам ко мне пришёл! — с раздражением произнёс Пономарёв. — Я же понимаю, что тебя Коростылёв послал. Пусть раскошелится на двадцать три миллиона, у него есть. Добавишь свои два, и забирайте всё! А пока не соберёте, не желаю вас видеть! Задолбали вы меня уже!
Сдали нервы у бедняги, а ведь так уверенно держался весь разговор. Но это мне на руку, что сдали — выдал с потрохами губернатора. А тот хорош — так искренне мне говорил, что не хочет влезать в разборки с телеканалом, что я поверил. А дело-то, оказывается, не в том, что он не хочет. Дело в том, что он пытался, да не вышло. Это хорошо, это очень хорошо.
Теперь я знаю, что Андрей Андреевич не такой равнодушный, каким хочет казаться. И он будет очень благодарен тому, кто избавит его от нападок журналистов. Только вот это знание не даёт денег на покупку телеканала. И у Коростылёва их просить бесполезно — не даст.
Впрочем, это если в лоб просить, не даст. А если не в лоб? А если не в лоб, то я вообще не знаю, с какой стороны подойти к губернатору с такой просьбой. Более того, я уверен, что вообще не стоит к нему идти за деньгами. Но подумать обо всём этом можно и позже.
— Хорошо, дай мне неделю, — сказал я. — И мы решим вопрос с деньгами.
— Да хоть две, — ответил Пономарёв. — Я никуда не спешу.
— Я спешу. Очень уж хочется побыстрее разогнать всю эту шоблу журналистскую. И я надеюсь, в подтверждение вашей доброй воли в преддверии сделки ты проследишь, чтобы за эту неделю на пока ещё твоём телеканале не вышло очередных клеветнических сюжетов обо мне и об Андрее Андреевиче.
— Нет. Даже и не проси. Это не моя война, мне проблемы ни к чему. Купите телеканал — разгоняйте всех. А я в ваши разборки не полезу.
Спорить было бесполезно. Я пообещал позвонить, как только соберу деньги, и покинул ресторан.
Как только соберу. Двадцать пять миллионов. Ага, дело-то житейское.
Глава 14
Мать раскладывала по тарелкам омлет с грибами и ветчиной, мелкая о чём-то шушукалась со Светкой, а мы с отцом смотрели по телевизору утренние новости. Разумеется, по центральному каналу — местный мы по утрам не включали, чтобы не расстраиваться, если там вдруг очередную гадость про меня скажут.