Позорный столб (Белый август)Роман

Шандор Кальман

Все эти устремления переплелись с интересами финансового капитала Антанты. Ведь речь шла о бассейне Дуная, а значит, открывалось много возможностей. В это же время разгорелась острая закулисная борьба за участие Антанты в венгерской контрреволюционной верховной власти; проанглийски настроенные Йожеф Хаубрих и Петер Агоштон пробрались в профсоюзное правительство; Енё Полнаи, открыто представлявший итальянские интересы, один день занимал пост министра в следующем кабинете; Альберт Берзевици был не только президентом Венгерской Академии наук и специалистом по искусству чинквеченто, но и членом правления шестидесяти двух акционерных обществ, среди которых было и итальянское «Generali». Тибор Сцитовский, будущий министр иностранных дел, долгие годы был простым служащим Кредитного банка, представлявшего интересы Ротшильдов; Антал Эбер, президент Торговой палаты, помимо того, что он был публицистом, являлся еще и председателем крупного банка, представляющего интересы итальянского капитала. Изворотливый Густав Грац, также занявший впоследствии пост министра иностранных дел, был связан крепкими нитями со всевозможными влиятельными

деловыми кругами, однако самыми прочными оказались нити, связывающие его с Объединением сберегательных касс и банков. Разумеется, связи эти далеко не всегда были явными — движущие силы, то есть алчущий добычи английский, французский и итальянский капитал, предпочитал оставаться в тени. Венгерская легкая промышленность и торговля и французское отделение банка Ротшильда, заинтересованные в государственных финансовых операциях, вкупе с «Credit Lyonnais» и его венгерским филиалом и Кредитным банком впоследствии не раз предрешали, на кого должен пасть выбор при назначении в Венгрии министра финансов. Финансовый центр тяжелой промышленности «Banque de Paris et des Pays Bas» через высокопоставленных офицеров французского генерального штаба протягивал свои щупальца даже к Металлургическому комбинату Манфреда Вейса — следует, правда, оговориться, что с весьма незначительным успехом. Английский «Midland, Barclay and Lloyd's Bank» в 1919 году под дипломатическим прикрытием соблюдения международных коммуникационных интересов поручил английскому адмиралу Т. принять меры к участию англичан в дунайском пароходстве. Этот адмирал, хотя он и был пресвитерианец, страстно любил респектабельные музыкальные мессы в Коронационном соборе, паприкаш из цыпленка и охоту в угодьях графа Зичи. Коммивояжеры манчестерской текстильной компании быстро высмотрели целую сеть венгерских текстильных фабрик и выехали даже в Уйпешт на хлопкопрядильный комбинат. Итальянская мореходная компания «Lloid Trestino» нашла поддержку у дипломатов из ближайшего окружения герцога Боргезе. Когда Венгерская Советская республика пала, «Вапса Commerciale Italiana» после искусных маневров сумел приобрести все акции Венгерского аграрного и рентного банка и, между прочим, на некоторое время сделался хозяином всех венгерских рыбных промыслов, пока Кредитный банк не создал ему в прудовом хозяйстве конкурента. У крупных иностранных страховых компаний — итальянской «Generali», английской «Lloyd’s» и французской «Fonciere» — также имелись свои креатуры в политической, экономической и даже культурной сферах венгерской жизни. Американцы до поры до времени оставались в тени — это, без всякого сомнения, было связано с тем, что президент Вильсон покинул Парижскую мирную конференцию. Соединенные Штаты, считавшие всякие деловые операции в Европе слишком рискованными, склонялись к тому, чтобы на какое-то переходное время занять изоляционистскую позицию; в этом сказалось влияние представителей деловых кругов, заинтересованных в вывозе капитала в страны Азии и Латинской Америки, что можно было осуществлять без особых помех.

Во времена, последовавшие за падением Венгерской Советской республики, иностранные монополии, имевшие интересы в Венгрии, плели сложную паутину интриг и заговоров, в своих происках они постоянно прибегали к самым изощренным приемам, и планы десятка разных политических путчей неизменно висели в воздухе; коммерческие комбинации, предварительный зондаж, вынашиваемые в директорских кабинетах планы насильственного захвата государственной, власти, в основе которых лежали методы осуществления государственных переговоров в странах Центральной Америки, экономическое влияние, турецкий бакшиш, венская взятка, моральный террор, изощренные пытки, архипастырские молитвы для предотвращения стихийных бедствий — все это сплелось в неразрывный клубок. Этому способствовали влиятельные особы, высокие моральные идеалы, институты, осуществляющие реальную власть, оргии в фешенебельных публичных домах, обильные возлияния шампанского в отеле «Риц», торжественные мессы в базилике, постели опереточных див, хорошо оплаченные и инспирированные газетные статьи, рассматривавшиеся как пробные шары.

Только-то и всего. Шел пятый день августа.

Все это, разумеется, лишь несколько наиболее ярких, хотя, может быть, и далеко не самых типичных примеров из истории, по самой природе своей не всегда основанных на абсолютно надежных источниках! Однако мы вправе дать на дегустацию небольшую историческую порцию из той стряпни, которая готовилась тогда в венгерской дьявольской кухне.

И было еще кое-что.

В сферу влияния иностранного капитала внезапно с солдафонской грубостью вторглась жадная до добычи румынская армия, которая, ничтоже сумняшеся, приступила к демонтажу венгерских фабрик и заводов, захватила и вывезла все материальные ресурсы, молниеносно реквизировала и перебросила в Румынию весь подвижный состав железных дорог и прочие транспортные средства. В придачу к этим захватническим акциям румынский генерал Мардареску пытался навязать Венгрии не имевшее прецедента грабительское соглашение о перемирии; среди прочего он потребовал ни много, ни мало, как передать Румынии половину всех предприятий, изготовляющих железнодорожное оборудование, половину речного флота, треть поголовья скота и сельскохозяйственных машин, три с половиной миллиона центнеров зерна, а кроме того, полную экипировку трехсоттысячной армии и многое другое; охотнее всего он просто перетащил бы на буксире по Дунаю до Браилы целиком остров Чепель. Но, разумеется, угнетенный, прозябающий в нищете и мраке, бесправный румынский народ имел ко всем этим планам по захвату трофеев такое же отношение, как безземельные венгерские батраки к картежной игре, которой развлекался контр-адмирал Хорти в Сегеде. Полной реализации грабительского замысла, задуманного конкурентом в лице румынской военщины, действующей более откровенными средствами,

воспрепятствовали капиталистические круги Антанты, материальные интересы которых подвергались серьезной угрозе; угроза была предотвращена энергичным вмешательством американского генерала Бандхольца и итальянского подполковника Романелли.

То были дни, когда венгерскую землю стали захлестывать мутные волны белого террора.

Какие же действовали в то время силы?

Кроме основных классовых противоречий, проявляли себя противоречия, им сопутствующие, которые в той исторической обстановке имели громадное влияние на ход событий. Это было и отражение действительности в сознании людей, и правовая и политическая структура страны, и психологические особенности тех или иных социальных слоев населения, и многое другое.

Эти факторы нельзя не учитывать для полного понимания исторических особенностей тех дней.

Приведем некоторые из них.

Гнусное приспособленчество и бесчувственный бюрократизм чиновничьего «среднего сословия», которые после компромиссного соглашения Венгрии с Австрией постепенно, но неуклонно укоренялись все глубже и глубже.

Переплетение венгерского ростовщического капитала, идущего по прусскому пути развития, и крупного землевладения с органами правления классового государства, насквозь зараженными коррупцией.

Реакционные антиурбанистские настроения различных прослоек крестьянства, не видевшего коренной разницы между городскими эксплуататорами и эксплуатируемыми, стонущими от нищеты и угнетения.

Недооценка антагонизма внутри крестьянства, не состоявшийся раздел земли. Игнорирование роли беднейшего крестьянства как союзника рабочего класса в революции, осуществляемой под руководством рабочего класса.

Классовое предательство социал-демократии, выразившееся в провозглашении лозунга о «национальном единстве» в момент, когда разразилась мировая война.

Мелкобуржуазный утилитарный расчет правых профсоюзных лидеров, трепетавших за свои посты, неустойчивость и предательство рабочей верхушки, недостаточное политическое сознание значительной части рабочего класса.

Черные проповеди алчущих инквизиции клерикалов вновь возродившейся церкви.

Безудержная жажда наживы наемников румынских бояр.

Распутство и алчность влиятельных офицеров Антанты, спящих с актрисами, охотящихся с аристократами и заключающих выгодные сделки с банкирами.

Уродливое, эгоистическое классовое сознание крупной буржуазии из еврейских парвеню; смирение и в то же время деспотизм находившейся в непрестанной тревоге мелкобуржуазной еврейской прослойки.

Жестокость и разнузданный произвол унтер-офицеров, достигший чудовищных размеров во время мировой войны. Жажда личной мести. Необузданный садизм, овладевший венгерским мелкопоместным дворянством, разорившимся и оказавшимся не у дел. Неуемное стремление к компенсации за понесенные потери.

Карьеризм белогвардейских элементов.

Низкий культурный уровень населения.

Нищета в стране.

Не последнее место занимало и то обстоятельство, что первая социалистическая держава в мире, Советская Россия, громадная территория которой занимает почти целый континент, в ту пору сражалась не на жизнь, а на смерть с полчищами врагов — ее тело терзали гражданская война и интервенция четырнадцати государств, и она была отделена от Венгрии коридором фашизирующейся Польши и буржуазно-реакционной Чехословакии.

Исторический пример не оказался, однако, бесплодным; об этом свидетельствуют слова В. И. Ленина: «Ни один коммунист не должен забывать уроков Венгерской Советской республики» [16] .

Такова была историческая обстановка, в которой начал свирепствовать в Венгрии белый террор. Нарисованная картина является далеко не полной и, может быть, недостаточно точной. Венгерский пролетариат стоял на пороге мрачного и длинного туннеля. Его ожидали страдания.

…Пятого августа 1919 года правительство Пейдла единым росчерком пера вернуло частным владельцам три тысячи предприятий, в том числе машиностроительных заводов — двести восемьдесят пять, металлургических заводов и заводов металлических изделий — двести девяносто один, прядильных, ткацких и конфекционных предприятий — пятьсот шестьдесят четыре. В этот день в столице и ее предместьях рабочая сила трехсот тысяч венгерских пролетариев, так же как и рабочая сила чугунолитейщика Йожефа Йеллена и модельщика Густава Бики, была отдана на откуп капиталистам-предпринимателям для нещадной эксплуатации.

16

В. И. Ленин, Соч., т. 31, стр. 182.

В этот день Ференца Эгето трижды могли арестовать и трижды он избежал ареста. В это неустойчивое время все возрастающего нажима крайне правых сил и всеобщего смятения он постоянно вспоминал слова, сказанные ему Богданом: «Мы возвратимся из подполья». На углу улицы Нап он сошел с подводы, принадлежавшей фирме «Марк Леваи и сыновья». На нем был его военный китель и брюки, испачканные мукой. Обитая железом широкая подвода затарахтела по асфальту дальше. Эгето спокойным шагом прошел половину квартала, затем посмотрел по сторонам. На воротах дома номер семнадцать белели два приклеенных объявления. В одном сообщалось, что продается шкаф; в другом: «Койка здаеца хорошаму человеку. Трети эт., кв. 6». Он машинально прочел оба объявления, и рука его невольно потянулась к карману, чтоб достать карандаш и, по обычаю печатников, исправить ошибки, но тут же он спохватился, пожал плечами и стал подниматься по лестнице. Он постучал в оклеенную бумагой кухонную дверь квартиры номер пять. Дверь отворилась с поразительной стремительностью; стоявшая у плиты молодая женщина словно бы моргнула, однако не пошевелилась и не проронила ни звука; Эгето все еще не замечал ничего особенного и поэтому сказал шутливым тоном: