Позывной ’Грэй’
Шрифт:
— Никак нет.
— Одета она во что была, когда ты её видел в последний раз?
— Платье синее и белая кофта. Куртку камуфляжную я ей оставлял...
— Ясно.
Кудряшов молча докуривал, а я жалел теперь о том, что дерзил ему по рации. Вдруг это как-то скажется на его дальнейшем настроении.
—
— Да, — коротко ответил Кудряшов и затушил окурок в банке из-под тушёнки. — Из твоих кто-то пойдёт посёлок шерстить? Один из бриминцев знает, где твоя сестрёнка. Он покажет дом.
Меня от этой новости будто кипятком ошпарило.
— Она жива?
— Понятия не имею, Серёжа. Возьми своих. Не больше четверых. Пойдёте с Барсовым. Туда и обратно. Ты понял?
— Спасибо! Спасибо, товарищ генерал! — я вскочил со стула от радости и нетерпения.
— Не глупи там, Котов! Что бы ни случилось, выполняй приказы Барсова!
— Слушаюсь, товарищ генерал! Разрешите идти?
— Разрешаю...
Глава 31. Сергей
Барсов ждал меня снаружи. Он курил, морщась от дыма так сильно, будто у него во рту не сигарета, а лимон. На самом деле я догадался, что это из-за меня. Мы с капитаном с первого взгляда невзлюбили друг друга. Это от меня его рожу перекосоёбило. К тому же он не слишком был рад, что ему и ещё двоим кинологам с собаками придётся возвращаться в посёлок.
Со мной вызвался пойти Алексеев, Федорченко и Моисеенко. Заставлять в приказном порядке кого-то из пацанов искать мою сестру я не мог, поэтому был благодарен добровольцам. Мы наспех позавтракали и теперь стояли возле загона с пленными северянами.
Они смотрели на нас, а мы на них. На первый взгляд они были точно такими же, как и мы. Я смотрел им в глаза, и они были вполне человеческими. Кто-то старше по годам или званию, кто-то младше, в такой же форме, напуганные, растерянные мужики. Ночью их не хило промочило дождём, и теперь они дрожали от холода. Во мне всколыхнулось какое-то сострадание к северянам, а потом я вспомнил, что они сделали с Мирошниченко и остальными нашими, и моя жалость была сметена жгучей ненавистью. Кто из них самолично истязал наших пацанов? Вон тот бородатый бугай или лысый с татуировкой на шее? А быть может, мужик в годах, который смотрит на меня так, будто готов разорвать голыми руками?
Плевать, кто конкретно, все они нежить, бомбившая мирных, убившая моих родителей и Игорька.
— С добрым утром, говноеды! — крикнул им Димон, а потом смачно плюнул за ограждение.
Ему ничего не ответили. Боялись. Я каким-то шестым чувством понял, что наш плен и плен
Барсов вывел одного пленного бриминца, и мы пошли к автобусу.
— Мы пойдём без оружия? — спросил я у Барсова. — Может быть, разрешите нам взять хотя бы винтовки?
— А больше тебе ни хуя не надо? — надменным тоном ответил он, и я понял, что просить о чём-то капитана всё же не стоит. — Бриминский знает кто-то из вас? — спросил капитан, пинком заталкивая пленного в автобус.
Я посмотрел на своих, но те покачали головой.
— Нет, — ответил я.
— Ладно, так разберёмся. Он кижанский немного понимает, этого достаточно.
Нас сопровождала машина медиков. До посёлка мы доехали быстро. Сердце колотилось, как бешеное, всю дорогу. Я смотрел на бриминца, пытаясь понять, как берлессы сумели допросить его, не зная языка, да ещё и выяснили, что он знает о местонахождении моей сестры? Как поняли, что этот солдат видел именно Олэську? Что если это не так и мы не найдём её сейчас? Я старался не думать о плохом, но несмотря на утомление, мой мозг не мог игнорировать такие несостыковки.
Я бы очень хотел довериться судьбе и просто радоваться тому, что увижу сейчас сестрёнку, только бриминец вёл себя подозрительно. У меня было минут сорок, чтобы хорошенько его рассмотреть. На него косились и другие пассажиры автобуса, но ни на кого бриминец не реагировал так остро, как на меня. От моего взгляда он начинал дёргать ногой и без конца вытирал рукавом вспотевшее лицо.
Берлессы, оставшиеся охранять посёлок, пропустили нас, объяснив, какие улицы уже разминированы и какой дорогой нам ехать. Мы остановились довольно далеко от дачи Стрельцова возле какого-то коттеджа, больше похожего на замок. Значит, Олэська совсем не там, где я её оставил.
— Показывай! — обратился на кижанском к бриминцу Барсов, и тот повёл нас к коттеджу.
Дверь в доме была сломана, пол истоптан армейскими ботинками, повсюду бутылки из-под алкоголя, шприцы и другой мусор. Северяне устроили здесь притон, пока гасились в посёлке. Мне не нравилось то, что я видел, потому что понимал, что делают на таких "вечеринках" с женщинами. А когда я увидел кофту сестры, валявшуюся на полу, меня заколотило.
Бриминец остановился у крышки в полу, ведущей в подпол. Овчарки заскулили, а потом залаяли. Я дёрнулся к подполу, но Димон преградил мне дорогу.
— Мы сами, Грэй! Осади! Дыши, Серёга!
Когда их вытащили из подпола — Олэську и ещё одну девчонку, кровь застыла в жилах, и не только у меня. На обнажённых телах несчастных не было живого места от синяков. Олэська была ещё жива, второй девушке повезло меньше.