Позывной ’Грэй’
Шрифт:
— Я тебя сейчас... — зашипел капитан, и я приготовился к тому, что меня сейчас жёстко отметелят.
Меня никогда не били. Дрался, бывало. Но чтобы прямо меня кто-то отхуярил? Не было такого.
— Отставить, Барсов! — раздался зычный голос рядом, и я повернул голову.
Лысый, как коленка, мордатый мужик. Из оружия только пистолет на поясной кобуре. Отличительных знаков на нём не было абсолютно
— Кудряшов! — представился мужик. — Подчиняйтесь нашим приказам, капитан. Или окажетесь в одной яме с северянами!
— Наши гражданские остались в посёлке! Там моя сестра! Я должен найти её! Пожалуйста!
Кудряшов провёл по голове ладонью и посмотрел на меня.
— Темнеет. Посёлок заминирован. Растяжки на каждом углу.
— Да плевать! Я один пойду!
— А ты знаешь, капитан, где искать? — Я не ответил. На даче Стрельцова. Где ещё? А если её там нет? — Вот и я не знаю. Мы вас допросим, потом северян. Если кто-то её видел живую или мёртвую, я сообщу. А теперь встал и пошёл!
Мне пришлось подчиниться. Шли мы довольно долго, около часа. Нам не разрешено было пить, да мы и не просили, поэтому этот путь выдался утомительным. Впереди нас точно так же вели пленных северян. Я не видел начала их колонны, но их было довольно много. Мне удалось насчитать сорок человек. У них было много трёхсотых. Их несли на носилках, вели под руки. Из-за этого мы шли очень медленно.
Техника и часть солдат остались у посёлка. Всего в зачистке участвовало не больше роты.
Берлессы крутые ребята? Да не то слово. Среди пленных северян были и фрогийцы, судя по форме, и бриминцы. Наёмники, профессионалы.
Чуваки зачистили посёлок, а потом взяли в плен пятьдесят человек? Пусть мы и сдались добровольно, без боя, но тем не менее впечатляло.
Некоторые берлессы снимали происходящее на телефоны или гоупрошки. Я испытывал стыд и за себя, и за северян одновременно. Мы сражались друг с другом, положили много ребят и потом тупо сдались берлессам, а значит, проиграли. Это было самое стрёмное ощущение за всю мою войну. Было ещё много ужасных моментов и после плена, но никогда я не чувствовал себя большим говном, чем сейчас.
Лагерь берлессов тоже выглядел пиздато! Полевая кухня, хлебопекарня, бани, палатки медиков, везде всё параллельно и перпендикулярно! Я не знал, какие планы на наш счёт у берлессов, но я уже хотел остаться с ними.
Нам разрешили попить. Всех, кому нужна была помощь, увели в палатку к медикам. Остальных выстроили в шеренгу напротив северян и уложили мордой в землю.
— Что нам говорить, товарищ капитан? — шёпотом спросил у меня Федорченко.
—
Как я и предполагал, допрос начали со старшаков. То есть, с меня. Я рассчитывал на то, что меня будет лично допрашивать Кудряшов, но я попал в палатку к Барсову. Он важно сидел за столом, а я стоял, как провинившийся школьник перед учителем. Его высокомерный взгляд, взгляд победителя мне никогда не забыть.
Управились быстро. Я представился, назвал свою бывшую часть и рассказал всё, как было. Потом ответил на пару вопросов, и капитал крикнул:
— Следующий!
Длилось всё это действо около часа. После этого нас накормили и загнали в промтоварный КАМАЗ. Борта были закреплены на цепь и чуть приоткрыты, чтобы мы не задохнулись в кузове.
Северянам повезло меньше. Они ночевали под открытым небом в загоне, обтянутым по периметру колючей проволокой.
Началась гроза.
Кузов КАМАЗа остыл, воздух очистился от гари и пыли, и стало легче дышать.
Мы тихо переговаривались о своей дальнейшей судьбе. Кто-то уже спал, кто-то плакал. Мышцы и суставы выворачивало от переутомления, слезились глаза и в горле жутко першило. Я снова не мог уснуть. Думал о сестре. О том, что сижу в этом КАМАЗе, как мудак, а ей, возможно, требуется помощь. Ей страшно и она точно так же волнуется обо мне, ждёт, что я найду её, а быть может, оплакивает, как погибшего.
На рассвете меня вызвали. Отвели в палатку Кудряшова. По его осунувшемуся лицу было понятно, что он тоже провёл эту ночь беспокойно.
— Здравствуй, Серёжа! — поздоровался со мной генерал. — Кофе будешь?
— Не откажусь.
Мы присели за стол, и мне принесли кружку горячего напитка. Он приятно смягчил саднившую глотку и немного взбодрил меня. Было тревожно от того, зачем меня вызвали. На столе перед генералом лежала видеокамера. Может, они пытки снимают или что-то в этом роде? К тому дню сеть ещё не была наполнена роликами о том, как северяне издеваются над пленными, а потом казнят их, но я догадывался, что в информационной войне мерзости хватит. Желудок неприятно сжался от нехорошего предчувствия.
— Куришь? — протянул мне Кудряшов открытую пачку сигарет.
— Нет, спасибо.
— Мы допросили северян. С иноземцами возникли проблемы, у нас никто, как выяснилось, по-ихнему не балакает, — он закурил и смотрел на меня, теперь прищурившись через дым. — Опиши сестру.
— Брюнетка, длинные волосы, рост метр семьдесят, серые глаза.
— Особые приметы? Татуировки, шрамы?