Позывной Леон

Артем Стрелец

ПОЗЫВНОЙ ЛЕОН

книга первая

Щелчок после нажатия — и в наушниках раздалось знакомое шуршание ленты. Затем короткий писк, и залились первые ноты «My Way» Фрэнка Синатры. Никогда еще эта мелодия не была столь уместна в том дерьме, в котором я очутился.

С трудом вспоминаю, откуда у меня этот старый плеер — китайской марки, название которой уже давно стёрлось из памяти и с корпуса. Когда-то в девяностые, когда выбирать особенно

не приходилось, я притащил из дому бабушкины драгоценности. Те самые, которые мама так бережно хранила в специальной шкатулке под столом. Как сейчас помню: тихой ночью я вытащил из шкатулки цепочку, пару серёжек — всё, что тогда казалось мне ценным. Пошёл к знакомому меняле, обменял украденное на пару мятых купюр, а затем в радостном предвкушении пустился на поиски музыки.

Первый же барыга продал мне похожий на тот что у меня зажаты в разгрузке допотопный плеер и одну-единственную кассету. Я, сопливый третьеклассник, мало что смыслил в музыке и надеялся услышать что-нибудь «дискотечное», но вместо этого получил сборник хитов Фрэнка Синатры. Помню, прослушал его один-единственный раз в надежде отыскать знакомые танцевальные треки, да так и забросил вместе с плеером куда под стол.

Прошло много времени, и теперь эта кассета — почти реликвия, каким-то чудесным образом оказавшаяся у меня снова вместе с похожим мини-проигрывателем, который был у меня когда-то в детстве. Старенький плеер трещит по швам, но продолжает работать, а каждое нажатие кнопок звучит, словно прощальный аккорд. И всё же «My Way» играет, словно ободряя меня и не позволяя окончательно сдаться.

А я в экзоскелете, который отказывается двигаться: все механизмы заклинило, похоже на критический уровень повреждений, а батарея вот-вот войдёт в резонанс и взорвётся. Вокруг — выжженный пейзаж, и я лежу в неглубокой яме лицом вниз, уткнувшись в землю. Только эта яма теперь меня и укрывает.

Знаете, забавно, что именно сейчас, когда всё идёт под откос, вспоминаются мелкие прегрешения прошлого. Как я таскал из дому драгоценности; как не слушал мать, когда она говорила об их ценности и семейной памяти; как бежал от реальности в надежде купить себе крохотную мечту в виде дешёвого плеера.

И вот я здесь, прикованный к разбитому экзоскелету, окончательно потерявший счёт времени, но всё ещё слышу: «And now the end is near…» Трек как будто издевается, но продолжает звучать, заставляя вспомнить, что в жизни всегда есть выбор — даже если он только в том, чтобы не сдаться. Осталось лишь чуть-чуть проползти вперёд, найти способ починить свой костюм или хотя бы изьять грёбаную батарею, прежде чем она взорвётся.

Но пока что я лежу и слушаю Синатру. «My Way» нацарапан на слуховом нерве, на последних обрывках старой магнитной ленты. И, кто знает, может быть, этот щелчок плеера, этот шёпот кинематической ленты удержит меня ещё хоть на минуту в этом мире — достаточно долго, чтобы найти в себе силы подняться и пойти дальше.

Этот мир не такой, как мой. Вроде бы похож — те же города, те же дороги, почти такая же природа, — но что-то в нём другое, непонятное, словно еле заметно смещённое. Трудно описать, но я постараюсь.

Зовут меня Антон, фамилия… да это и неважно. Я военный, когда-то был обычным солдатом-штурмовиком в одной из западных бригад. У нас говорили, что штурмовики — ребята не простые, «у них яйца…» ну вы поняли. Но если без шуток, то я шёл в армию сам, по повестке, не прятался и не отмазывался. Пять лет назад я уже прошёл срочную службу, имел кое-какие навыки, и вот снова попал в ряды. Две короткие недели подготовки, после чего нам выдали экипировку,

оружие — и вперёд, в ночь.

Так всё и закрутилось. Я думал, что примерно представляю, как это будет, но на деле реальность оказалась куда страшнее. Не сказать, что я боялся — скорее внутри меня всегда жил какой-то холодок, я умел держать себя в руках даже тогда, когда мои братья по оружию падали рядом. За эти две недели боёв наш взвод стал мне роднее самой близкой семьи, а после первого же реального столкновения мы и вовсе спаялись, как единый кулак.

Очередным заданием был штурм какой-то «зелёнки» — так мы называли зелёную пересечённую местность, где могли прятаться вражеские силы. Солнце едва встало над горизонтом, когда нас рассредоточили по четыре человека и отправили обходить цель с трёх сторон. Всё началось по накатанному: бросок гранаты, выстрел, короткие перемещение, снова выстрел… Но вдруг фланги смолкли. Слева и справа — тишина по рации. Мы поняли, что от остальной группы остались одни обрывки. Выживших, кроме нас, видимо, нет.

Остались мы втроём — я, Саня и Лёха, прижавшиеся к корпусу подбитого танка. До «зелёнки» было метров сто, вся местность простреливалась, а с той стороны по нам лупили из всего, что только имелось у противника. Взрывы, автоматные очереди, непрерывный вой снарядов. Могли бы отступить, но нас глушили помехи: рация не работала, поддержки вызвать было нельзя. Надеялись только, что дрон-наблюдатель где-то наверху всё это видит и передаст командованию, но время шло, и помощь не приходила.

— Да, Антон, не так я представлял свой последний бой, — с кривой улыбкой произнёс Саня, прижимаясь к обгорелому катку танка.

Я лишь ответил таким же вымученным оскалом и прикрыл глаза от взметнувшейся земли. Уши закладывало от грохота взрывов, горячий ветер швырял мелкие камни и обломки прямо в лицо.

Лёха за это время почти не произнёс ни слова — он прислушивался, выглядывал из-за танка и что-то выжидал. И вдруг, в какой-то момент, он напрягся, приподнялся на одно колено и подал тихую, но решительную команду: «Вперёд!» Мы оба опешили, ведь все мы были равны по званию, не было у нас единого командира. Но в том кошмарном хаосе мы почему-то подчинились Лёхе без разговоров. Словно общий боевой дух связал нас единым порывом.

Мы начали продвигаться полусогнувшись, под шквальным огнём. Двигались максимально прижимаясь к земле, стреляли, бросали гранаты, пытаясь прорваться. Время словно замедлилось, а обстановка вокруг обрела сюрреалистичный оттенок: дым резал глаза, осколки свистели мимо, под ногами хлюпала расквашенная земля, и всё это тянулось бесконечно долго, как сквозь густой кисель.

Первым упал Саня. Не успел я толком понять, что произошло, но видел, как он, всё же успел метнуть гранату в гущу врагов. Лёха пробежал вперёд и тоже упал, а я, прикрывшись вспышкой разрыва, нырнул в неглубокий окоп, стараясь стрелять во все стороны разом, чтобы отвлечь их на себя. Автомат застрочил, и я заметил, как из него вылетают последние патроны.

Вдруг гулкий удар пришёлся мне в грудь. Меня отбросило в сторону. Стало трудно дышать, будто кто-то выдрал лёгкие и сжал их в кулак. Я пытался встать, но ноги не слушались, будто костями выстрелило изнутри. Перед глазами начала расплываться багровая пелена, а боль прорезала сознание, лишая возможности ориентироваться.

На долю секунды я ощутил какое-то покалывающее тепло, возможно, это агония разливалась по телу. Потом всё затихло. Ни выстрелов, ни криков — ничего не стало. Словно кто-то выдернул звуковой кабель из моего разума.