Прабабушка
Шрифт:
– А квартиру вы эту когда получили?..
Благодаря Кате и ее непосредственному любопытству ужин спасен.
– Ну что, что?
– кинулась Наташа к бабушке, когда все расходятся.
Мама Славика одобрила, папа по телефону хмыкнул что-то неопределённое, мол, поступай, как знаешь. Мнение Калерии - самое важное. Как она скажет - так и будет.
– Всё васильки, васильки, сколько их выросло в поле?.. От этого поца толка не будет, - сказала бабушка, закуривая папиросу без фильтра.
– "Ларёк открою" - вот об этом стоит мечтать в двадцать лет?
Наташа - её достойная внучка. Сразу
– Знаешь, бабуля! Я уже взрослая, сама решу, с кем мне... встречаться. Вы меня своей квартирой не удержите. Мне этого всего, - Наташа обвела руками по сторонам.
– Не надо. Я счастлива только с ним.
– Твое счастье не должно быть связано со вторыми и третьими лицами.
Наташа фыркнула и хлопнула дверью.
Через неделю Калерия попросит снова позвать Славика.
– Я переписала завещание, - скажет она.
– Наталья, тебе же "всего этого" не надо? Значит, никто не в обиде. Ты не получишь ничего. Благославляю вас с Вячеславом, жить будете на съёмной.
– Конечно, не надо! Спасибо, бабулечка, - Наташа кинется Калерии на шею. Она провожает Славика, смущаясь, подает ему шарф. Ей нужно столько обсудить с бабушкой! Рассказать, что вчера Славик наконец сделал ей предложение.
– Я позвоню, - скажет Славик.
Он больше никогда не позвонит. Через полгода Калерия встретит его на улице с девушкой, он сделает вид, что не узнал высокую старуху в шляпе с вуалью. Мало ли старух в большой Москве!
Наташа тогда перестанет есть, потом начнёт есть, как не в себя, и угодит в больницу.
Вскоре после последнего визита Славика к Калерии подойдёт Тоша и торопливо скажет:
– Бабушка, тебе же Катя тоже не понравилась? Не беспокойся, мы уже расстались.
– Но ты говорил, она беременна?
– Я дал ей денег на аборт.
Калерия посмотрит на Тошу, как на насекомое и смачно сплюнет. Люся охнет и вытрет пол.
Через год Наташа выйдет замуж и уедет в Америку. Она никогда не простит бабушку и не напишет ей ни одного письма. Не напишет ей и Калерия.
***
– Таня, ужинать!
Таня отдёрнула руку от пошлой пластмассовой серьги в форме сердца. В том месте, где она к ней прикоснулась, палец дымился.
Её мама, Наталья Васильевна Смитт, красивая статная дама в лиловом брючном костюме, стояла в дверном проёме.
– Мамми, я ещё тут с прабабушкой немного посижу, хорошо?
– выпалила Таня и, едва дождавшись, когда мать выйдет, схватила следующий предмет - металлический значок.
6. Значок
Калерии уже почти исполнилось шестьдесят, а Димке, её младшему, как раз стукнуло восемнадцать.
Та страшная зима уже, казалось, осталась в прошлом. Три года минуло со смерти мужа... Васи. Грай галок, напуганных слитным винтовочным залпом на Востряковском. Накрытая черной горбушкой рюмка. Фотопортрет в траурном канте - генерал-майор Уштымцев был изображен на нём в парадной форме, при орденах.
Сидя во главе стола, она молчала под звон-вилок ложек, под гудение разошедшихся (от водки, от утраты, от того, что сами уже все немолоды) однополчан Василия. Она знала, что расплата придёт, но не знала, что так скоро. Хотя где там "скоро"? На целых
Димка тогда поддерживал её больше всех. Старшие, Светка и Серёжа, давно упорхнули из-под родительского крыла, бывали наездами, звонили, присылали открытки по праздникам. Пару раз привозили внуков, пару раз ездила она ездила к ним сама.
Но по большому счёту они с Димкой остались вдвоем. Он во всём помогал ей, уже совсем взрослый - её маленький мальчик, такой нахохлившийся и серьезный.
А потом Димка всё узнал. Сама рассказала в порыве откровенности. "Это ты убила папу?
– страшным голосом кричал он.
– Могла спасти и не спасла?" Отказывался понимать, что всё не так просто.
И - не простил.
Она понимала его. Её кровь, её гены. Упрямство, помноженное на бескомпромиссность, а мозги не отросли пока. Стал приходить поздно, оценки испортились, стал пропадать у каких-то новых друзей. Однажды заявился за полночь - с гитарой, в драной джинсе, патлы немытые торчат... От него отчетливо пахло спиртным. Калерия не стала ничего говорить. Она просто посмотрела на него так, как делала раньше. Как тогда, на старших, после инцидента с ракетой.
Но сын будто и не обратил внимания. Она теряла его, не могла контролировать его, а значит, и время... Димка уронил свою дурацкую гитару (раздражающе зазвенела струна) и начал стаскивать кеды, опираясь на стену, его шатало из стороны в сторону...
Поймав ее чёрный взгляд, он прошипел, неожиданно нагло, с вызовом:
– Вы меня душшшшите...
И сильнее всего оскорбило её это "вы".
Не говоря ни слова, она подошла и сорвала с его джинсовой куртки значок. Он воплощал всё то, что она не понимала в этом "новом Диме". Всё, чего она втайне боялась - эта его идиотская музыка, эта языковая тарабарщина (она прекрасно владела немецким и французским, а английский казался ей вульгарным), эти его новые друзья, такие же патлатые и расхлябанные, в такой же сальной замше. И этот значок у него на лацкане. Калерия сфокусировала взгляд на нём, и от увиденного потемнело в глазах - латинские буквы C и С, и между ними молния, в этом было что-то эсесовское, фашистское. Паршивец, я тебе покажу Эс Эс, мерзавец, у тебя же отец воевал!!
Она до боли сжимала значок в кулаке, потом, разжав пальцы, увидела что английская иголка вошла ей под кожу. Вытащила, погнув иглу, кровь из раны заливала ладонь. Калерия молча ушла в свою комнату, плотно закрыв дверь. А Димка всё стоял, покачиваясь, глядя ей вслед со смесью удивления и ужаса, и хмель стремительно отпускал его.
А дальше всё было плохо, она так и не смогла ничего исправить.
Кое-как, на трояки закончив школу, Димка не стал никуда поступать, хотя отбоя не было от предложений "пристроить непутевого пацана". Калерия только досадливо отмахивалась, морща всё ещё высокий лоб. Это не было нужно ни ей, ни сыну.