Прабабушка
Шрифт:
Димка ушёл служить и только потом, в письме сообщил, что подал рапорт в Афганистан. Она несколько раз перечитала эти строчки, пытаясь осмыслить, и вспоминала все их споры и препирательства, как ставила ему в пример отца-героя, как призывала взяться за ум. Вот, взялся. Она смогла достучаться.
Теперь они переписывались много и охотно, будто расстояния, разделившие их, сделали их очень близкими. Самыми близкими в мире. "Дорогая мама, теперь ты можешь мной гордиться..." Медаль за Отвагу, представление к Красной Звезде... Приезжал на побывки -
В одном из писем Димка сообщил, что решил остаться на сверхсрочную. Писал, что именно там его место. Что должен помочь тем мальчишкам, что приезжают туда впервые, разобраться, что к чему. Они не понимают еще, куда попали, и это его долг.
Калерия вертела в руках значок, доводивший её в свое время до белого каления. Который она сорвала с сына, да так и не выкинула. Значок AC/DC. Теперь она знала, что в аббревиатуре нет ничего фашистского или эсесовского. Что это означает всего-навсего: "ток переменный/ток постоянный".
Знала, потому что стала учить английский. Давно было уже пора. Она даже послушивала иногда Димкины записи - музыка по-прежнему казалась ей слишком громкой, злобной да и просто идиотской, но теперь она хотя бы понимала, о чём там кричат. И уже даже пару раз цитировала песни в письмах, чем сын восторгался. Писал, что в роте все без ума от его непревзойденной маман, зависающей по клёвому музлу!
Калерия крутила значок, думая, как начать письмо, какие слова найти, чтобы убедить передумать. От порыва ветра со скрипом приоткрылась форточка, заметались занавески - над новостройкой напротив сгущалась сизая хмарь.
Эй, мамочка, посмотри на меня.
I'm on my way to the promised land.
Я на шоссе в ад.
(Don't stop me!), - скрежетало из приёмника.
Стрелки на настенных часах закрутились как бешеные.
И Калерия поняла, что писать поздно. Ещё раньше назойливой и тревожной трели дверного звонка, раньше сурово-виноватых лиц сотрудников военкомата, их строго-успокоительного лепета, вовсе уже ненужного, лишнего...
Она уже всё знала.
***
Таня бросила значок.
Он подпрыгивал на месте, испуская искры.
Иголка до сих пор была погнута и... покрыта кровью. Этого не могло быть, прошло больше тридцати лет, как погиб Дмитрий, Танин двоюродный дед. Или как там называется бабушкин брат. Разумеется, Таня никогда его не видела - их разделило время, между его гибелью и её рождением прошло лет десять. Но слышала, что была на него очень похожа.
Действительно, одно лицо - с поправкой на пол, Таня убедилась в этом сама. Только что.
Что там ещё в этой чертовой коробке?! Кольцо! Ух ты, с бриллиантом...
5.
Про нового министра культуры много болтали.
Утверждали, что он умён и удачлив, как дьявол. Недоброжелатели болтали, что он и есть дьявол.
Ну, и, конечно, всем не терпелось обсудить, что в министерство его перевели аж из Африки.
– Он там зулусов учил на барабанах играть?
– сыронизировала Калерия, но девочки из Департамента культурного наследия не отреагировали на её насмешку.
Они смотрели вслед новому шефу так, словно по коридору шёл сам Игорь Костолевский.
Высокий - немаленькая Калерия с трудом достала бы макушкой до его подбородка, с благородной сединой на висках и ресницах, очень импозантный. Свет отплясывал на носках его лаковых ботинок, а костюм был пошит явно не в Москве.
– И не в Африке, - негромко отметила Калерия.
– Калерия Дмитриевна?
– новый шеф остановился напротив, их глаза встретились. На секунду ей стало жарко, потом тело в тысяче мест пронзила острая боль, будто сломались все кости, причём одновременно. "Ку!.." - успела крикнуть кукушка, выбрасываясь из часов. Стены задрожали. У Калерии подогнулись ноги.
– Я помогу вам!
– шеф подхватил её под руку. Прикосновение жгло сквозь кримплен, как тогда в детстве, когда бабушка била её раскаленной кочергой.
– Я ваш новый начальник, Григорий Юрьевич Хвалыгин. Подвезти вас до дома? У меня "Волга" у подъезда.
– ...Да ей же лет сто!
– с возмущением сказала Олечка из отдела музеев, глядя на удаляющуюся парочку.
– Пятьдесят, - поправила Галочка из планово-финансового.
– Только ты в свои двадцать пять уже никому не нужна, а у КалерДмитны и муж генерал-майор, и любовников пачка, и шеф новый глаз сразу положил. Ох, ну и женщина!
– Красивая, - угрюмо согласилась Олечка.
– Ей и тридцати пяти не дашь, если уж по совести. Но она не женщина, она робот. Чувств у неё нет.
Да, ей было пятьдесят, и она - "робот", "железная женщина", "машина за пианино" - влюбилась. Ну, как влюбилась. Увлеклась, немного потеряла голову. Принимала цветы и духи имени французского волшебника Кристина Диора ценой в треть средней зарплаты. Соглашалась пройтись по набережной и так долго хохотала
с Хвалыгиным в курилке, что Олечка с Галочкой пророчили Уштымцевой скорый развод.
Тем более, что сам Григорий Юрьевич был вдовцом.
Самой Калерии Дмитриевне такая мысль в голову даже не приходила.
– Замуж?
– удивилась она, увидев кольцо на его ладони.
– Но у меня уже есть муж.
– Разведёшься. Ты же меня любишь?
– подсказал Хвалыгин.
– Люблю? Я... определённо потеряла голову. Наверное, я влюблена. Но люблю я Уштымцева. Всю жизнь, с семнадцати лет, его одного, - развела руками Калерия.
– Семья для меня - самое главное.
– Но ты ему изменя...