Прабабушка
Шрифт:
И действительно. Что ж он был какой непонятливый?
У Кали и до того было мало свободного времени. Институт, плавание, домашние дела, а тут ещё и музыка. Она засыпала на лекциях, а как-то раз это случилось даже во время свидания, в момент поцелуя.
– Наверное, мне придется оставить плавание, - решительно сказала она.
– Но ты так любишь плавать!
– запротестовал Василий.
– Люблю?
– Каля задумалась.
– Да нет. Но я уже взяла на себя обязательства, нашему клубу нужна моя медаль.
– Знаешь что, Уштымцева?
– засмеялся Вася.
– Я выступлю вместо тебя. Плавать, как ты, я, конечно, не научусь, но вот в парашютном спорте я своё будущее вижу...
В
В поезде, отходящем от Белорусского вокзала, к фронту, он вспоминал дни знакомства и разглядывал её подарок.
На вокзал Калерия опоздала. Поезд уже тронулся, Уштымцев вглядывался в толчею на перроне - стриженые затылки ополченцев, мешки-сидоры, плачущие жёны и матери. Клочья паровозного пара, натужный грохот замерзшего простуженного оркестра, привычно выводящего "Прощание славянки". Калерия протолкалась, пробилась сквозь сутолоку, побежала по краю платформы. Они встретились взглядами, Василий чуть не вывалился из теплушки - товарищи поддержали за ремни вещмешка, втянули обратно. Каля успела передать прощальный подарок. Ничего не говорила, не кричала, не плакала - просто сунула кисет ему в руку и скрылась в толпе, уплыла от него вместе с вокзалом и Москвой, под набирающий силу перестук шпал и протяжные гудки. И товарищи одобрительно посмеивались "знатный кисет, видно жена твоя рукодельница..." А он рассеяно отвечал, улыбаясь собственным мыслям, убирая вещицу за пазуху.
Всё то время, пока Уштымцев был на краткосрочных артиллерийских курсах, она готовила ему этот кисет, расшивала почти идеально ровными васильками и маками.
А уже спустя трое суток их накрыл на марше немецкий десант. Кусок свинца ударился в левую сторону груди, где в кармане гимнастерки положено было находиться партбилету. Но он был беспартийный - у него там был спрятан кисет Калерии.
Свинец врезался-вплавился в расшитую кожу (он показал товарищам - сапёр недоверчиво цокнул языком, таёжный человек скользнул равнодушным, как обычно, взглядом). Это было немыслимо и неправдоподобно, но кисет задержал пулю, спас ему жизнь. И с тех пор (лейтенант в это твердо верил) спасал даже не раз, даже под Курском, где ему досталось изрядно, но все-таки вот он, стоит перед ними, живой и невредимый. И вот кисет, который подарила ему жена, которой он толком и не успел узнать, потому что началась война, но которую, как ему теперь казалось, понимать и чувствовать.
***
– Жена твоя удаган, лейтенант. Ресница у нее белий, волос чёрний?
Артиллерист и сапёр, вовсе не ожидавшие этой реплики, не сговариваясь, обвели взглядами пустырь за госпиталем, кривоватые кусты сирени, поглядели на ржавую бочку и сломанную телегу, и лишь потом - на своего товарища. Таёжный человек молчал так долго, что они и не ожидали его услышать.
– Белий, черний, - подтвердил лейтенант и переспросил, - Удаган?
– Женщина очень большой сила. Дома старики так говорят. Удаган зло не пускает, волю Урун Айыы Тойона исполняет. Богатырей Айыы оберегает. Сила в ней большой.
– Кто таковы эти богатыри?
– ухмыльнулся сапёр.
– Ну как же, - таежный человек затушил сигарету о подметку сапога.
– Мы и есть Айыы. Фашиста бьем. Гитлера не пускаем. Зло в мир не пускаем.
– Тебя как же звать, товарищ дорогой?
– Петр я. А фамилия Иванов. Так в паспорте написали.
– А чего ж раньше молчал?
– Говорить надо, когда есть что сказать. Теперь есть что сказать.
– Что ж ты хочешь сказать, Петя?
– Товарищ сержант... шнапс еще остался?
Иванов улыбнулся
***
Таня разгладила пальцем вышивку на кисете. Поблёкла, но цветы - как настоящие. Это у неё в прабабушку - тоже ненавидит шить, но может, если очень надо. Она всё может, прабабкина кровь. Она тоже немного... железная.
В коробке остался только один нетронутый предмет - большая белая пуговица. Таня чувствовала, что именно за ней скрывается история, которая даст ей ответы на все вопросы.
Последняя история. Первая история.
1. Пуговица
Каля делает мощный гребок обеими руками и уходит с головой под воду. Вдох-выдох. Каждое утро в любую погоду, пока Москва-река не замёрзнет, она проплывает три километра. В выпускном классе сложно учиться, она готовится к поступлению в МГУ, но каждое утро ровно в шесть звенит металлический будильник. Подъем, зарядка, обливания ледяной водой, пробежка до реки. И - три обязательный километра кролем, брассом, баттерфляем. Кале пророчат большое спортивное будущее, а она ненавидит воду.
Со стороны этого не скажешь. Выныривая из реки, облитая водой, как маслом, она похожа на касатку.
Гребя на пределе сил, Калерия никогда не вспоминает себя семилетнюю, она вообще почти забыла ту историю. Калька была самая маленькой в десятом отряде, отдыхавшем в пионерском лагере на щедром южном берегу.
В тот день никто не смеялся. Калька сидела, сжавшись в комочек, уткнув голову в колени. С волос из-под накинутой сверху панамки текла вода. На плечи Кальки набрасывают полотенце.
"Не спасли", - звучит в стороне равнодушный голос. Потом вступает хор неравнодушных: "Вытащил девочку", "Молодец, герой".
Она, Калька, не умела плавать. Бабка никогда не водила её на речку. Калька не умела плавать, но знала, что, если захочет, может поплыть, это совсем несложно. Калька раскинула руки, представила себя дельфином - и стала дельфином. Это было несложно, она сроду такое умела, с рождения, хотя бабка всегда запрещала ей колдовать, а однажды даже выпорола горящей кочергой, когда Калька хотела наворожить конфет, а в результате сожгла дом соседей вместе с коровником. Сама же потом и лечила обожженную кожу корешками и притирками, причитая "сила огромная, не справиться тебе с ней, всегда придет расплата". Вскоре бабка умерла, а Кальку забрали родственники из Москвы. Колдовать она больше не решалась, но сейчас увидела дельфина и так захотела стать такой же, как они... Захотела - и стала. Поплыла на глубину против течения, подныривая под волны и смеясь. "Калерия! Держись за меня!" - Калька никак не ожидала увидеть вожатого Игоря, кинувшегося её "спасать". Он почему-то не видел, что она дельфин, ему казалось, что она семилетняя худышка, которую сейчас поглотит, сожрёт страшное море. Каля испугалась, запаниковала и действительно перестала быть рыбой. Волны швыряли вожатого и девочку из стороны в сторону, больно хлестали им по щекам...
Вожатый всё таки спас её, дотащил до буйка, заставил схватиться. А сам не выплыл. Устал.
"Не углядел за ребёнком, того в море понесло! Его вина", - роняет всё тот же равнодушный голос.
Тело Игоря, накрытое узорчатым покрывалом, уносят на носилках.
Вожатая Ниночка, рыдая навзрыд, собирает его вещи. Она была влюблена в Игоря, а вот был ли он влюблен в ответ, было непонятно. А теперь уже и не узнать. Ниночка сгребает в кучу старые кеды, штаны, парусиновую вожатскую куртку. Одна пуговица висит на длинной белой нитке.