Прах и тень
Шрифт:
Некоторое время мы молчали. Я не знал, о чем думает Холмс, но мои чувства были в полном смятении. Мы прочли ужасное признание; этот человек изведал кошмар душевных мук и угрызений совести. Но мы знали об этом убийстве много такого, о чем в письме не было ни слова. Мог ли Блэкстоун впасть в такое чудовищное исступление, что даже не помнил немыслимого числа колотых ран, нанесенных Марте Тэйбрам? Конечно, мнение сестры имело для него огромную важность. Но Блэкстоуну трудно верить: он сознался в убийстве, но не рассказал начистоту, как совершил его.
А где упоминание о прочих убийствах, если его больной рассудок вообще позволял держать
Я взглянул на своего друга. Пока я читал письмо, его поза не изменилась. Холмс умел оставаться расслабленным и совершенно неподвижным долгие часы. Со стороны казалось, что он спит, в то время как его разум преобразовывал разрозненные сведения в непреложные факты. Наконец детектив нарушил молчание.
— Вы ведь понимаете, что это значит? — спросил он своим обычным язвительным тоном беспристрастного мыслителя.
— Не в состоянии разобраться. Письмо все окончательно запутывает.
— Напротив, оно упрощает дело в тысячу раз.
— Но, мой дорогой Холмс, как же это возможно?
— Теперь мы знаем, — негромко сказал он, — что кто-то врет.
Я не нашел, что сказать. Холмс опять погрузился в раздумья, щелкая пальцами. И вдруг на его лице отразилось крайнее удивление.
— Смертельный удар штыком и еще тридцать восемь ран обычным карманным ножом… Господи боже, все ясно как день! Где сейчас мисс Монк?
— Понятия не имею. Данлеви проводил ее вчера до дома. Он сильно увлечен ею.
— Есть ли вероятность, что она и сейчас с ним?
— Трудно сказать. Конечно же, ее прежняя неприязнь значительно уменьшилась. Но, Холмс…
Мой друг, уже в пальто, не сказав мне ни слова, бежал к двери. Вихрем взметнулся его красный шарф. Предчувствие беды острой щепкой вонзилось мне в мозг. Я поспешил за ним.
Мы быстрым шагом шли по улице, пестрящей оранжевыми пятнами многочисленных костров. Я еще не знал, куда мы держим путь: в жилище Стивена Данлеви или меблированные комнаты, где обитала Мэри Энн. Холмс смотрел перед собой отсутствующим взглядом, я же пытался выбросить из головы навязчивую картину: мисс Монк, лежащая в проулке с широко открытыми глазами, уже закоченевшая. Через несколько минут мы прошли мимо знакомого нам полицейского участка на Леман-стрит. Холодные голубоватые лучи лились на улицу сквозь оконные стекла цвета морской волны. За исключением участка на Боу-стрит, расположенного, по мнению Ее величества, слишком близко к опере, чтобы так явно напоминать о себе, все аванпосты лондонской полиции мерцали светом кобальтовых ламп, словно предлагая путнику надежную гавань.
— В Ист-Энде так много полицейских, что просто непонятно, как
Я едва слышно пробормотал это себе под нос, но тут Холмс вдруг остановился как вкопанный.
— Что вы имеете в виду, Уотсон?
— Подобных мер безопасности в Уайтчепеле никогда не было. Все здоровые мужчины привлечены к охране района: они патрулируют практически непрерывно, хотя я не знаю, конечно, как организованы обходы.
— Протяженность — от мили до полутора, длительность — десять-пятнадцать минут при отсутствии каких-либо инцидентов. Районы патрулирования не накладываются друг на друга, хотя дозорные иногда встречаются на границах участков. Останавливаться по каким-либо причинам запрещено, если, конечно, ничто не вызывает подозрения. Правда, разрешается сделать пару глотков теплого чая из фляжки в хорошо освещенном месте.
Холмс медленно расхаживал взад и вперед вдоль здания полицейского участка, слегка постукивая одной рукой по кирпичной стене.
— Вдумайтесь, Уотсон: безумец убил пять никак не связанных друг с другом женщин в одном сравнительно небольшом районе Лондона. Вместо того чтобы побыстрее убраться, он преспокойно остается рядом с трупом, чтобы выпотрошить его. Закончив работу, злодей исчезает бесследно, как призрак… Нет-нет! Какой я глупец! Сам ведь говорил, что это невозможно. Почему я сразу этого не понял? Узкие проулки, дыры в заборах, потроха для кормления кошек, мясные лавки с брызгами крови, плохое освещение — все это позволяет убийце оставаться безнаказанным. Но дело не только в окружающей обстановке. Пару раз удача, возможно, была на его стороне, но вряд ли она так долго сопутствует злодею. Он коварен и жесток. Почему же он всякий раз доверяется воле случая?
Детектив снова прибавил шагу, а потом мы перешли на бег. Заколоченные досками окна магазинов по сторонам слились в одно сплошное пятно. Промчавшись по узкому переулку, мы очутились на Уайтчепел-роуд, переливающейся огнями по случаю пятого ноября.
Уклоняясь от уличных торговцев, размахивающих грубо намалеванными изображениями Гая Фокса и Джека Потрошителя, мы бежали вдоль медленного потока экипажей и повозок, заполнивших улицу. Когда я понял, что уже не выдерживаю эту гонку, Холмс резко повернул налево, и мы оказались перед дверью дома, где снимала комнату наша помощница. Лицо моего друга выражало сильное беспокойство.
— Остаются две возможности. Одна очень вероятна, вторая весьма неубедительна. Теперь, мой дорогой Уотсон, даже вам понятно, в чем я заблуждался.
Он дважды постучал, никто не ответил. Дверь была не заперта, и мы вошли. Огонь в камине почти угас, в чисто прибранной комнате никого не было.
— Она может быть где угодно, Холмс, — сказал я скорее себе, чем другу. — В конце концов…
— Пятое ноября. — Он тронул стоящую на столике толстую свечу. — Воск еще мягкий. Мисс Монк ушла примерно полчаса назад.
— А сколько сейчас времени?
— Около двух, если мои часы не врут.
— Вы думаете, она в опасности?
— Гораздо в большей, чем мы с вами, если моя догадка верна. Однако у меня нет веских оснований так думать, лишь чисто логические рассуждения, а они внушают тревожные мысли.
Я попытался вспомнить название таверны, в которую девушка забегала во время своих разведывательных вылазок.
— Здесь есть паб за углом.
— «Найтс стандард» на Олд Монтегю-стрит. Прекрасная идея, доктор.