Прах к праху
Шрифт:
Чертыхнувшись, так как терпеть не мог автоответчики, Линли тем не менее дождался сигнала и произнес:
– Здравствуй, родная, – и задумался. «Здравствуй, родная» и что? Нашла ли ты оставленное мною кольцо? Понравился ли тебе камень? Ты выйдешь за меня? Сегодня? Сегодня вечером? Черт. Как же он ненавидит эти автоответчики.
– Боюсь, я буду занят до вечера. Поужинаем вместе? Часов в восемь? – Он сделал нелепую паузу, словно ожидал ответа. – День прошел хорошо? – Еще одна глупая пауза. – Послушай, я позвоню, когда вернусь в Ярд. Не занимай вечер. В смысле, если получишь это сообщение, не занимай вечер. Потому что я понимаю,
Прозвучал сигнал. Автоматический голос проговорил: «Спасибо за ваше сообщение. Время – три тридцать одна». Связь прервалась.
Линли выругался и положил трубку. Не передать словами, как он презирает эти проклятые механизмы.
Поскольку день был чудесный, в Малой Венеции все еще оставалось много людей, посвятивших день знакомству с лондонскими каналами. Они проплывали на туристических корабликах, слушали пояснения гидов и оживленно приветствовали пересказываемые ими сплетни. Гуляли по набережной, восхищаясь яркими весенними цветами, которые росли в горшках, расставленных на крышах и палубах барж. Бесцельно стояли у разноцветных перил моста Уорик-авеню.
К юго-западу от этого моста заводь Браунинга образовывала неровный треугольник маслянистой воды, по одной стороне которого тоже выстроились баржи. Это были широкие, полномерные плоскодонки, которые когда-то перетаскивались лошадьми по системе каналов, пронизывающих значительную часть южной Англии. В девятнадцатом веке они служили средством транспортировки товаров. Теперь же встали на прикол и превратились в жилища художников, писателей и ремесленников, склонных к внешним эффектам.
Баржа Кристофера Фарадея стояла как раз напротив острова Браунинга – продолговатого, поросшего ивами клочка земли в центре заводи. Пока Линли шел к ней по дорожке, проложенной вдоль канала, его обогнал молодой человек в спортивном костюме. Его сопровождали две тяжело дышавшие собаки, одна из которых нетвердо ковыляла на трех лапах. На глазах Линли собаки опередили бегуна и вскарабкались по двум ступенькам, ведущим на баржу, к которой направлялся и он сам.
Когда Линли дошел до места, молодой человек стоял на палубе и полотенцем вытирал пот с лица и шеи, а собаки – бигль и трехногая дворняжка, которая, видимо, не раз терпела поражение в уличных боях с более сильными противниками, – шумно лакали воду из двух глубоких керамических мисок, поставленных на стопку газет. На миске бигля было написано «сабака», на миске дворняжки – «сабака два».
– Мистер Фарадей? – окликнул его Линли, и молодой человек отнял синее полотенце от лица. Линли предъявил полицейское удостоверение и представился. – Кристофер Фарадей? – повторил он.
Фарадей бросил полотенце на крышу рубки, доходившей ему до пояса, и встал между Линли и животными. Бигль поднял морду, с которой капала вода, и глухо зарычал.
– Все в порядке, – сказал Фарадей.
Трудно было понять, к кому он обратился, потому что смотрел на Линли, а руку положил на голову собаке. Линли обратил внимание на шрам, тянувшийся по голове пса от холки до переносицы.
– Чем могу служить? – спросил Фарадей.
– Я ищу Оливию Уайтлоу.
– Ливи?
– Насколько я понимаю, она живет здесь.
– А б чем дело?
– Она
Фарадей взял полотенце и повесил на шею.
–Идите к Ливи, – приказал он собакам, которые послушно побежали к стеклянному, похожему на беседку сооружению, которое венчало рубку и служило входом. Линли он сказал: – Вы подождете немного? Я посмотрю, не спит ли она.
Не спит? – удивился Линли. Была всего половина четвертого. Неужели она до сих пор занимается своим ремеслом, так что приходится отсыпаться днем?
Фарадей нырнул в беседку и спустился на несколько ступенек. Дверь рубки осталась приоткрытой. Линли услышал резкий лай одной из собак, скрежет когтей по линолеуму или дереву. Он подошел к беседке и прислушался. Там приглушенно разговаривали.
Слова Фарадея едва можно было разобрать. – … полиция… спрашивают… нет, не могу… тебе придется…
Голос Оливии Уайтлоу доносился ясней и звучал гораздо более взволнованно.
– Я не могу. Ты что, не видишь? Крис, Крис!
– … успокойся… все нормально, Ливи…
Послышались тяжелые, шаркающие шаги. Зашуршала бумага. Хлопнула дверца шкафа. Другая. Третья. Довольно скоро шаги приблизились к двери.
– Не ударьтесь головой, – сказал Крис Фарадей.
Он надел брюки от спортивного костюма. Когда-то они были красными, а теперь вылиняли до того же ржавого цвета, что и его курчавые волосы. Для человека его возраста они были слишком редкими, и на макушке светилась маленькая, похожая на тонзуру, плешь.
Линли спустился в длинное, тускло освещенное, обшитое сосновыми панелями помещение. Оно было частично выстлано ковролином, а частично – под большим верстаком, на котором разлеглась дворняга, – линолеумом. На ковре лежали три огромные подушки. Рядом были расставлены пять старых разнокалиберных кресел. В одном из них сидела женщина, с головы до ног одетая в черное. В первую минуту Линли не заметил бы ее, если бы не цвет волос, которые выполняли роль маяка на фоне сосновой панели. Они были ослепительно-белые со странным оттенком желтого и корнями цвета грязного моторного масла. С одной стороны волосы были подстрижены коротко, с другой – отросли так, что закрывали ухо.
– Оливия Уайтлоу? – спросил Линли Фарадей переместился к верстаку и примерно на дюйм приоткрыл жалюзи. Свет упал на сидевшую в кресле женщину, которая отклонилась в сторону и сказала:
– Черт. Полегче, Крис.
Она медленно дотянулась до стоявшей рядом с креслом пустой жестянки из-под томатов и достала из нее пачку «Мальборо» и пластиковую зажигалку.
Когда она зажгла сигарету, на солнце сверкнули ее кольца. Надетые на каждый палец, все кольца были серебряные, под пару серьгам-«гвоздикам», шедшим по краю правой ушной раковины, что резко контрастировало с большой английской булавкой в левом ухе.
– Оливия Уайтлоу. Правильно. Кому это я понадобилась и зачем? – Сигаретный дым отразил свет и создал ощущение повисшей между ними и колеблющейся кисеи. Фарадей открыл еще одну створку окна. Оливия произнесла: – Достаточно. Может, свалишь куда-нибудь?
– Боюсь, ему придется остаться, – сказал Линли. – Я хочу, чтобы и он ответил на несколько вопросов.
Фарадей включил над верстаком флюоресцентную лампу. Она залила этот небольшой участок комнаты резким белым и явно предназначенным для работы светом, в то же время своим сиянием отвлекая взгляд от старого кресла, в котором сидела Оливия.