Практика по брачному контракту. Магия не пригодится!
Шрифт:
Эдвин
Эдвин влетел в свой кабинет и с большим трудом заставил себя медленно закрыть дверь. После этого он рухнул в кресло и впился пальцами в подлокотники, пытаясь дать хоть какой-то выход своей ярости. Он даже не знал, чего ему больше хотелось – выгнать слуг, которые прошляпили девушку, высказать матери за очередную серию рассуждений о внучках, или придушить того, кто столкнул адептку в воду.
Но придушить не получится. Как и призвать к порядку.
Эдвин вскочил на ноги и начал метаться по комнате, как запертый в клетке зверь. Солнце медленно опускалось за горизонт. И как
От этой мысли снова накатило раздражение. Уснуть в одной постели с ней оказалось неожиданно сложно. И этого Эдвин себе простить не мог. Мелькнула непрошеная мысль, что с тех пор как они заключили брачный контракт, он не коснулся ни одной женщины. Хотя в этом его фиктивный брак не ограничивал. Сьенна, Марианна, Люция… Любая готова скрасить его ночь. Но почему-то вчера он думал не о них. А о хрупкой светловолосой адептке, которая спала на другом конце кровати.
Эдвин заложил руки за спину и медленно побрел по пустым коридорам дома. Спустился по лестнице, прошел мимо кухни и направился дальше. Массивная, украшенная старинной резьбой дверь не скрипнула, когда ректор отворял ее. За небольшим пятачком коридора почти сразу начиналась винтовая лестница. Эдвин преодолел ее легко. А затем рывком отворил дверь одной из комнат на вершине башни.
Сулаки сидела на полу и смотрела в окно. Свечи были повсюду. На подоконнике, на прикроватном столике, занимали большую часть пола. Теплые отсветы ложились на зеленое платье девушки, делали рыжину волос еще насыщеннее. Когда Эдвин нарочито громко хлопнул дверью, обитательница башни не шевельнулась.
– Сулаки, – негромко позвал ректор. – Оставь в покое мою жену.
– Я не тронула ее вчера, хотя она нарушила перемирие, – невозмутимо напомнила девушка.
– Ты тронула ее сегодня! – не выдержал Эдвин и пинком сбил несколько ближайших свечей.
Сулаки резко обернулась. Ее улыбка превратилась в оскал. А в следующий миг она уже стояла рядом с ректором, и горячие ладони обхватили его щеки.
– Я? Да если бы я хотела, то могла навредить еще вчера. И ты, милый, ничего не смог бы сделать.
Тонкие пальцы ощупали его лицо, и ректор с ненавистью пробормотал:
– Сегодня ее лошадь спугнул огонь.
– Любой риспи мог сделать это.
– С тех пор как Лина переступила порог имения, риспи не имеют права переходить реку!
Сулаки опустила руки и загадочно улыбнулась:
– Я бы на твоем месте не была так уверена, милый.
С этими словами она отвернулась и медленно прошествовала мимо горящих свечей. Затем девушка снова опустилась на пол и устремила взгляд в окно. Это был знак, что разговор окончен, и больше Сулаки не проронит ни звука. По крайней мере, в эту ночь.
Эдвин вылетел за дверь и замер, чтобы отдышаться. По лестнице он спускался медленно, стараясь обдумать все, что сказала ему девушка. Рыжая не причастна к похищению, или врет? И что это за намеки, что вход на их территорию для риспи все еще открыт? Неужели ему не удалось обмануть контракт и фиктивного брака мало? Но тут Эдвин вспомнил последнюю жену брата и отмел эти мысли.
Продолжая размышлять об этом, ректор дошел до своей комнаты. Привычным жестом распахнул дверь, и только после этого вспомнил, что хотел заночевать в кабинете.
Лина
Кетту стал больше. Ощутимо больше и как будто взрослее. Несколько мгновений я стояла рядом с кроватью и удивленно рассматривала своего питомца. В этот момент лисенок приподнял голову и широко зевнул. Черный нос шевельнулся, а затем слепые глаза обратились ко мне. Приветственный писк был громким и бодрым.
Я стряхнула оцепенение и присела на кровать. Руки сами начали делать все необходимое – откупоривать бутыльки, осторожно протирать снадобьями зеленый налет на плотно сомкнутых веках. После того как обработка была закончена, Кетту приподнялся и лизнул меня в лицо.
Я погладила черную шерсть и спросила:
– Кто ты такой, Кетту?
Вместо ответа лисенок обхватил мою шею лапами и потерся лбом о мой лоб. Я снова погладила его и прошептала:
– Ты знаешь, кто я?
Лисенок лизнул меня в лоб. Туда, где не далее как вчера ярко вспыхнула печать.
– Это нечестно, – вздохнула я, продолжая разговор. – Ты знаешь, кто я. А я о тебе ничего не знаю. Жаль, что ты не умеешь говорить.
Лисенок сел и широко зевнул. Я продолжила спрашивать:
– Как же ты попал на пепелище?
В следующий миг Кетту оказался у меня на руках. С жалобным писком он уткнулся мне в грудь. Я чувствовала, что подросшее тельце бьет крупная дрожь.
– Тебя преследовали риспи? – спросила я, и ответом мне стала новая волна дрожи.
Я прижала малыша к себе и начала гладить приговаривая:
– Здесь тебе ничего не грозит. Скоро я вылечу тебя, и ты станешь видеть. Если хочешь, оставайся со мной, и я не дам тебя в обиду. Я не боюсь риспи.
Понемногу он успокоился и перестал дрожать. После легкого ужина мы легли спать.
– Не выходи из комнаты ночью, – предупредила я лисенка и погасила свет.
Ответом мне был тихий писк.
После всего пережитого я мгновенно провалилась в сон. Впечатления прошедшего дня сплелись в мутном кошмаре. Горящая трава превращалась в горящие дома, река была соткана из огня, а сама гора испускала дым.
Я резко открыла глаза и поняла, что на дворе еще ночь, и все это было сном. Вот только жар оказался настоящим. Предательский огонь внутри набирал силу, и я почувствовала, как на лбу вспыхивает рыже-алая метка. Кетту резко проснулся и зашипел. А в следующий миг дверь распахнулась.
Я тут же закрыла лоб руками и уткнулась лицом в подушку. От двери донесся настороженный голос:
– Лина?
Сказано это было свистящим шепотом.
– Уходи, Эдвин, – буркнула я. – Не мешай спать.
Наверное, мой голос показался ему странным. Еще бы – я же вещала из подушки! И вместо того, чтобы уйти, Эдвин коснулся артефакта-осветителя у входа. Я это скорее почувствовала, чем увидела. Хлопок двери – и вот уже шаги приближаются к постели. Метка жгла пальцы, и я даже немного испугалась, что наволочка загорится. Такое уже было… Этот огонь нельзя выпускать.