Правда против лжи. О Великой Отечественной войне
Шрифт:
Разбить Германию нам помогли поставки США и Англии, составившие по артиллерии 2 %, по танкам — 10 %, самолетам — 12 % от того количества, что выпустил СССР. Он получил 375 000 грузовых автомашин, 446 000 металлорежущих станков. Но не надо преувеличивать значение этой помощи, считать, что она «стала одним из решающих факторов советской победы» (Б. Соколов). Во многих западных работах проводится мысль об определяющей роли США в победном завершении Второй мировой войны, утверждается, что исход ее решили 11 битв, из них только Сталинградская была на советско-германском фронте. Но факты опровергают эту концепцию. Немецкий историк Р. Оверманс в 2001 г. издал в Германии книгу «Немецкие военные потери во Второй мировой войне». Он установил, что безвозвратные потери вермахта составили 5 300 000 солдат и офицеров, В боях против западных стран он потерял 340 000 человек, «то есть лишь 6,4 % от своих общих потерь, погибшими» (СР. 11.06.2002). В США прилагают немало усилий, чтобы представить высадку в Нормандии войск союзников в ночь на 6 июня 1944 г. как решающее событие Второй мировой войны. Но к этому времени уже произошел коренной перелом в войне, руководители США и Англии понимали, что СССР и без их помощи может одержать полную победу, в новых условиях им
Глава 13. О патриотизме и космополитизме
В годы войны стало особенно ясно, что разгромить врага могут действенно помочь славные традиции русской армии, то лучшее, что есть в русском характере. 23.06.1941 г. Шолохов сказал на митинге в Вешенской: "Фашистским правителям, основательно позабывшим историю, стоило бы вспомнить о том, что в прошлом русский народ громил немецкие полчища, беспощадно пресекая их движение на восток, и что ключи от Берлина уже бывали в руках русских военачальников". 24 июня, обращаясь к уходящим на войну казакам, он выразил уверенность, что они продолжат "славные традиции предков" и будут бить врага так, как их "прадеды бивали Наполеона", как отцы их "громили кайзеровские войска". М. Шолохов, А. Толстой, Л. Леонов, А. Фадеев, А, Твардовский, Д Бедный, А. Ахматова, М. Исаковский, И. Эренбург, А. Прокофьев, А. Сурков, Н. Рыленков, К. Симонов и другие художники слова обращались тогда в своих произведениях к героическим страницам национальной истории, писали о России с восхищением и верой в ее могучие силы и возможности. В это очень опасное для Родины время они искали в русском характере «и находили именно те черты, которые говорили о стойкости, о выносливости русского человека, о его умении не отчаиваться ни при каких обстоятельствах» (К. Симонов). Гордость за людей, сумевших выстоять первую блокадную зиму в Ленинграде, привела Фадеева к заключению: «Мне кажется, есть на свете вещи, которые в силах вынести только русский человек» (Ленинград в дни блокады. 1944). Твардовский в поэме "Василий Теркин'' прославил великий подвиг святого и грешного русского чудо-человека, хорошо знавшего, что "Россию — мать-старуху, нам терять нельзя никак". Эренбург писал, что на фронте "мы защищаем нашу мать — Россию", что ее миссия «всегда мнилась лучшим сынам русского народа в утверждении братства, добра, всечеловеческих идеалов". О. Берггольц клялась: "Мы победим, клянусь тебе, Россия, от имени российских матерей". П. Коган со всей искренностью молодого человека восклицал: "Я патриот. Я воздух русский. Я землю русскую люблю". К. Симонов гордился тем, что на русской земле «умереть мне завещано, Что русская мать нас на свет родила, Что, в бой провожая нас, русская женщина По-русски три раза меня обняла». В стихотворении «Родина» А. Сурков писал; «Ты всех милее, всех дороже, русская Суглинистая, жесткая земля».
Национальный пафос отразился и в заглавиях произведений: «Русский характер», «Русские воины», «Русская сила», «Разгневанная Россия», «Откуда пошла русская земля» А, Толстого, «Слава России» А. Леонова, «Русской женщине» М. Исаковского, «Россия» А. Прокофьева, «Русские люди» К. Симонова, «Мы — русские» Вс Вишневского, «Иван Никулин — русский матрос» Л. Соловьева и др. В те годы были изданы сборники «Русские народные песни», «Русские поэты о Родине», брошюра Н. Пиксанова «Русская художественная литература о всенародной борьбе с Наполеоном», исследование В. Грекова «Борьба Руси за создание своего государства», Д. Лихачева «Оборона древнерусских городов», работы А. Еголина «Величие русской литературы», «Патриотизм Пушкина», «Некрасов и Родина» Когда смертельная угроза нависла над народами СССР, тогда уходило в сторону наносное и эгоистическое, отбрасывались счеты к людям, другой национальности, тогда сама трагическая атмосфера жизни заставляла вспомнить — с благоговением и надеждой — о русском народе и его истории. Слова надежды, связанные с выдающейся ролью России в войне, появились в статьях публицистов до выступлений Сталина 6 и 7.11.1941 г, где он говорил о «великой русской нации» и вспомнил о мужественном образе «наших великих предков».
Важную грань идеологической атмосферы военного времени характеризовало знаменательное решение, принятое 13.01.1944 г. исполкомом Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся: «Ввиду того, что прежние наименования некоторых улиц, проспектов, набережных и площадей Ленинграда тесно связаны с историей и характерными особенностями города и прочно вошли в обиход населения, в силу чего лучше обеспечивают нормальные внутригородские связи, Исполнительный комитет Ленинградского Совета депутатов трудящихся решает восстановить наименования» ряда улиц, проспектов, набережных и площадей города Существующие наименования «Проспект 25 Октября», «Улица 3 июля», «Проспект Красных командиров» и др. были заменены старыми названиями «Невский проспект», «Садовая улица», «Измайловский проспект», И т. д.
В основе государственного патриотизма лежит любовь к своему Отчеству, историческое право народа на сохранение своей национально-государственной самобытности. Фадеев в 1943 г. заметил, что тогда некоторые деятели недостаточно осознавали, почему заострялся «вопрос о национальной гордости русского народа», что среди известных кругов интеллигенции было «еще немало людей, понимающих интернационализм в пошло-космополитическом духе" (Мг.1994.№ 4. С.187). Это сильнее проявилось после войны. Кулиш рассуждал о романе В. Гроссмана «Жизнь и судьба»: «Вслушаемся в разговоры защитников дома «шесть дробь один». Нет, не образы великих предков, о которых напомнил Сталин 6 ноября 1941 года, вдохновляли их» (Лг. 24.08.1988). Но если в романе не показаны важные черты нашего поведения во время войны, то это значит, что по нему нельзя верно судить об истинности мыслей и чувств русских людей того времени. Вспоминаю: летом 1943 г., преследуя врага, мы проходили через смоленскую деревню, оставшуюся не сожженной. Седой дед хрипловатым голосом благодарил нас за освобождение и со слезами на глазах кричал нам: «Говорил я бабам: «Придут наши сынки. Наполеон пришел в Москву, попил чаю, а потом едва ноги унес». Простые сельские жители черпали оптимизм тогда в русской истории, а Кулиш осуждал обращение к памяти о наших выдающихся предках. Он заметил, что в «Жизни и судьбе» опущен основной призыв речи Сталина: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный
Спустя полвека нашлись литераторы, которые заговорили о появившемся тогда государственном антисемитизме. В. Оскоцкий заявил, что антисемитские поветрия в пору действия романа Гроссмана "Жизнь и судьба" "начали обретать в обществе все более устойчивый, корректируемый и направляемый характер" (Там же. С.80) Но ни одного факта не привел. А Чащина писала: "Гроссман, безусловно, прав: не после войны, не в 46-м году и не в 49-м, а в разгар Великой Отечественной войны существовала уже…жесткая, стратегически выверенная борьба "с людьми без почвы, без роду, без племени". По ее словам, в апреле 1943 г. "гонения на «космополитов» уже было декларированы как государственная акция" (Нв.1990.№ 10. С182). Вот бы и привести эту декларацию! Но как это сделаешь, если ее не было? Пытаясь обмануть читателей, Чащина совершает сальто-мортале, утверждая: "В августе газета "Литература и искусство" опубликовала статью В. Ермилова "О традициях национальной гордости в русской литературе", С этого времени страшный механизм уничтожения "вредного слоя" общества начал набирать обороты". Но в этой статье ничего подобного нет. Она стала ответом на директиву о воспитании советского патриотизма на примерах героического прошлого русского народа, направленную в войска 25 мая 1943 г. главным политическим управлением Красной Армии. Надо потерять нормальную логику, чтобы приравнивать это к антисемитским поветриям.
А. Гербер с осуждением говорила, что во время войны «началась «чистка» в оркестрах Большою театра…"чистка" актеров" (СР.4.03.1995). Армии требовались солдаты, «чистились» многие учреждения, почему же нельзя было призывать в армию работников оркестров и артистов? Видимо, потому, что, по мысли Гербер, среди них было много «наших». В1943 г. заместителем художественного руководителя киностудии в Алма-Ате (в ней работали ленфильмовцы и мосфильмовцы) назначили И. Пырьева, на что Г. Раппорт отозвался: "До сих пор у нас были весьма культурные худруки, а это товарищ из другого класса-." М. Левин: "Студия от художества этого русского мужика охамеет". Военкомат объявил Вайнштоку о его разбронировании, и Волчек, Трауберг, Эрмлер и Левин бросились спасать его от призыва в армию и с помощью профессора Захаревича его признали "ограниченно годным". Они задались целью снять Пырьева с руководящей должности. Он писал тогда И. Большакову: "Снова на киностудии из группы Трауберга и Эрмлера поползли слухи, провоцирующие «антисемитизм». Да и сам Трауберг несколько раз в общественных местах говорил, что трудно стало жить евреям с русскими" (Дн.1993.№ 31). Задолго до войны сложилось то, о чем писала Л. Пырьева: "Клановость и групповые пристрастия, претензии на монопольное право представлять русский кинематограф и в то же время высокомерно-пренебрежительно отзываться о "русских мужиках", людях "из другого класса и общества" десятилетиями передавались как семейная традиция новым поколениям кинодеятелей".
В 1947 г. Твардовский опубликовал книгу "Родина и чужбина" (большая часть ее была создана в годы войны), в которой писал о своей малой родине: "Каждый километр пути, каждая деревушка, перелесок, речка — все это для человека, здесь родившегося и проведшего первые годы юности., свято особой, кровной святостью", С тем клочком земли, где он родился, "связано все лучшее, что есть в нем". Он скорбел, отмечая страшный урон, нанесенный фашистами родине: "Россия, Россия-страдалица, что с тобой делают!" Восхищаясь русским человеком, писатель связывал его поведение с нетленным опытом былых победных сражений за Россию: "Кажется, вся беспримерная сила, бодрость и выносливость русского воина на походе и в бою явились нынче в людях, неустанно преследующих врага на путях, отмеченных древней славой побед над захватчиками-иноземцами".
Твардовский показал раскулаченного старика, не по своей воле побывавшего на севере; оказавшись на оккупированной земле, он начал бороться с захватчиками, так объяснив мотивы своего поведения: "Она была своя, русская, строгая власть. Она надо мной была поставлена народом, а не Германией". Его сыновья стали уважаемыми людьми, а трое из них защищали родину. Секретарь правления Союза писателей Л. Субоцкий критиковал Твардовского за "идеалистическое изображение" отношений "кулака с советской властью", не желая понять, что в годы войны, когда решалась судьба родины, отчетливо выказала свою силу способность русских отбрасывать обиды на власть и все отдавать делу защиты своей страны.
Ярые интернационалисты били эту книгу за то, что в ней веет "дореволюционной и до-колхозной деревней, которая не имеет ничего общего с сознанием передовых советских людей" (Вл.1991.№ 9–10). Как легко, оказывается, можно разорвать традиции, забыть, откуда мы вышли. Н. Атаров не принял то глубинное, что шло из далеких веков, сказавшись в русском характере, ему не понравился национальный колорит в показанных Твардовским людях и картинах. Он упрекал его в том, что "он изобразил все в дедовских и прадедовских традициях, нетленных, сохраненных с давних дней, что "любимая земля" писателя "изображена так, как можно было изобразить в некрасовские времена". Л. Левин нашел "крестьянскую офаниченность" не только у Твардовского, но и в творчестве других авторов, которые "больше отмечали национальное, чем советское", когда "говорили о защите родины, патриотизме". Вспомнив стихотворение Симонова 'Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…", слова "все-таки Родина — не дом городской, где я празднично жил", он сказал: "Я прочел…эти строки, и меня сразу кольнуло: почему родина — это проселки, а не дом городской? Это ограниченное представление, что Россия — это просто Русь". Левин не заметил того, что эти проселки были "дедами пройдены" и не принял глубинные истоки русского патриотизма Настоящий патриот ощущает единство со своими предками, чувствует личную ответственность за судьбу своего народа, уважает его святыни и традиции.