Право выжившего

Рясной Илья

— Алеху Ждана, — произнес условленное имя Сева, увидев плотного хорошо одетого с ртом, полным золота, цыгана и худого в кожанке русского белобрысого мужчину.

— От Михася?

— Ага.

— Поехали…

Такой груз не должен концентрироваться в одном месте. Его сразу раскидывают по барыгам. А те отдают его уличным торговцам. Путь этой партии маковой соломки был точно таким же.

— Два дня перекантуешься и обратно поедешь, — сказал цыган. — Тоже с посылкой.

— Ладно. А где жить?

— Найдем.

И нашли…

Сева изумленно взирал на открывшееся ему зрелище. На широкой лесной просеке вырос целый поселок — несколько брезентовых

палаток, десятки странных строений, сколоченных из фанеры, реек, обклеенных плотной бумагой, покрытых полиэтиленовой пленкой, которой прикрывают парники. На кострах варилась еда, в лужах плескались голые дети, которые были абсолютно нечувствительны к утренней прохладе. Цыганки суетились по хозяйству, совсем еще юные мамаши — почти девчонки — кормили грудью детей, без всякого стеснения, и их юные женские прелести приковывали Севин взор. В одной палатке кряжистый цыган подравнивал огромную гору мелочи — похоже, это был семейный доход за день. Вся земля в лагере была усыпана пятидесятирублевыми монетами — они были добыты путем попрошайничества в городе, перетаскивались в мешочках, которые рвались, так что мелочь сыпалась, как зерно во время уборочной из дырявых бортов грузовиков.

— Это что? — ошарашенно спросил Сева.

— Это табор, — пояснил сопровождавший его цыган.

— А зачем?

— Поживешь тут пару дней. Спи. Ешь. Пей. В ус не дуй. Свобода. Чем плохо?

— А…

— Мы живем, и ты пару дней проживешь. Ничего, не умрешь, неженка.

— Ладно, — кивнул Сева…

Глава тридцать седьмая

ЛИЦО ВОЙНЫ

Косарев смотрел на экран телевизора в углу кабинета, ощущая почти физическую боль. Показывали снятые чеченцами кадры нападения на колонну внутренних войск. Косарев почти наяву ощущал запах паленой резины, пороха и горящих человеческих тел.

— Сколько можно наступать на одни и те же грабли? — Еще с Афгана знали, как надо водить колонны, — воскликнул он.

— Вспомнил, — усмехнулся Мартынов.

— Да, потом из армии вышибли самых дееспособных офицеров, которые знали все. Пришлось учиться на своей крови в девяносто пятом. И снова учимся…

Господи, как же это знакомо. Война… Косарев часто думал о том, что уже не представляет себя без войны. Он не любил ее, но знал, что создан для нее. И знал, что в такие времена, как наше, от нее не уйдешь. Она сама найдет тебя.

Она придет к тебе в дом, ворвется на твоих плечах. Войну нужно встречать лицом к лицу.

Он вспомнил гориллобразную физиономию генерала-миротворца. Это был девяносто шестой, бандиты растворились в Грозном, а потом полезли изо всех щелей, уничтожая наших солдат. Лидеры большинства незаконных вооруженных формирований собрались тогда В столице Ичкерии.

Да, внутренние войска и милиция, которые держали порядок в городе, понесли в первые дни большие потери, но и боевики оказались запертыми в столице Чечни — у них кончались боеприпасы, и вскоре можно было начать изничтожение. К окрестностям Грозного подтянули части Министерства обороны и командующий предъявил ультиматум бандитам, обещая зачистку по всем правилам — с авиацией и артиллерией, вызвав своими словами у журналистов примерно такой же ужас, который испытывает монашка, впервые увидев неодетого мужчину… Но у Косарева возникло ощущение, что чеченцы вовсе не собирались лезть в капкан. Что у них была какая-то договоренность на самом верху политического Олимпа. Они будто знали, что когда им придется туго, их выручат. И

спасителем их стал недалекий, самовлюбленный, делавший головокружительную политическую карьеру и готовый из-за нее на все генерал.

Тогда Косарев по телевизору, стоящему на сейфе в углу кабинета, смотрел на генерала Лебедя, обнимающегося с чеченским лидером Асланом Масхадовым и подписывающего договор о совместном патрулировании Грозного и о выводе войск. Косарев на некоторое время впал в оцепенение. Потом он встал и отправился в магазинчик на первом этаже управления. Там купил две бутылки кристалловской водки и, вернувшись в кабинет, сообщил Мартынову:

— Сегодня надо напиться. Поехали ко мне в гости.

— Да теща просила кое-чем помочь, — промямлил Мартынов.

— Плюнь. Говорю — поехали.

— Ну, поехали…

Косарев тогда жил (и живет по сей день) в однокомнатной квартире на четырнадцатом этаже. Из окон открывался вид на реку, на монастырь и две старинные церкви на берегу. Мебели в комнате было немного. Стол, три стула, жесткая, неудобная кушетка. В углу висела икона Божьей Матери. На стене была прилеплена большая репродукция — портрет маршала Жукова со всеми орденами. Так же на стенах висели плакаты с изображениями человеческих тел и ладоней, усеянных акупунктурными точками и какими-то иероглифами. Пол-комнаты занимали силовые тренажеры, большая боксерская груша. На полу лежали две двух пудовые гири. На низкой тумбочке стоял старый черно-белый телевизор, а рядом двухкассетный магнитофон.

— Ну, давай, — Косарев поднял стакан и залпом выпил его, крякнул и не удосужился даже закусить.

Сперва пили молча, чокаясь без тостов. Настроение у Косарева было хмурое. Он пил, не пьянея, лишь лицо его слегка покраснело. Наконец, выпитое все-таки дало о себе знать. Он преисполнился злым цинизмом, язык его развязался.

Со стуком поставил стакан на стол.

— Предали армию, подонки.

— Да не переживай ты так, Серега, — язык Мартынова наоборот начинал заплетаться.

— С самого начала нас предавали там. И били в спину. Все, кому не лень.

— Человек есть существо продажное, — философски заметил Мартынов, хрумкнув соленым огурчиком.

— Еще в начале девяносто пятого, как только бандюг из Грозного выбили, война, считай, была закончена. Додавить оставалось. И тут перемирие. Это, считай, все равно что во время боев под Берлином садиться за стол переговоров с Гитлером и обсуждать, нужна ли ему еще Россия до Урала или он меньшим удовлетворится. Как мы их дожимать начинаем — сразу новое перемирие.

— Там, где варятся бабки, там жизни солдат и интересы страны ничего не значат, — изрек очередное философское откровение Мартынов и потянулся снова разливать по стаканам «кристалловку».

— А теперь за столом переговоров — наши генералы и бандюги, по чьему приказу больницы брали, женщин и детей убивали. Войска выводим. Совместное патрулирование. С бандитами. Эдак нам предложат с «правобереж-цами» договор подписать и улицы совместно патрулировать. Или москвичам с солнцевской мафией.

— А чего? Мысль. ,

— Мысль… Володь, с этими договорами, чую — тут оперативная комбинация. Или американцы сработали, чтобы нас мордой в грязь ткнуть. Или чеченцы. Это настоящее предательство. Кстати, недавно поднял литературу. Оказывается, Власов с такими же словами сдавал в плен своих солдат, как сегодня сдают их в Чечне. «Дабы избежать кровопролития». А что потом будет еще больше крови — это никого не волнует. А она будет. Предательство! — Косарев хлопнул ладонью по столу.