Правозащитник
Шрифт:
– Какая, дядя? – тихо спросила девочка.
– Может, конечно, это покажется немного странным, что я говорю это детям. Считается, что у вас еще сознание и мозг не совсем готовы к потрясениям, но вам пришлось вынести немало… Я дал одну клятву. Я выполню ее, когда придет время. Тот человек не уйдет от возмездия. Даже если придется ждать десять лет, я найду его.
И на лице Алексея появилось страшное, почти мрачное выражение, а глаза засверкали огнем ненависти. Впрочем, через минуту он произнес:
– И последнее, если возникнет что-нибудь совсем срочное, вот мобильный телефон. Мало ли что может быть. Вы же маленькие дети. Как сказали бы французы – «`a tout hazard» [6] .
– Как
– Обязательно выучишь французский, и ты тоже, Ива. Всякий культурный человек должен знать не менее двух языков.
– А сколько знаете Вы, дядя? – наивно произнесла девочка.
– Ты можешь всегда говорить мне «ты», – он погладил ее длинные каштановые волосы и прикоснулся к ним губами.
6
На всякий случай (перевод с фр.)
– Я еще хотела спросить про… про Елену…
Белосельский промолчал.
– Это трудно объяснить. Когда повзрослеете, то поймете.
Он встал, немного смущенно простился с детьми и вышел во двор, где его ждал верный страж.
Глава 14. Логика Елены
Елена от природы была самовлюбленной капризной красавицей, уверенной в своей собственной красоте, неотразимости и непогрешимости. Выйдя замуж за Белосельского, она частично удовлетворила свою гордость: ведь ее мужем стал один из богатейших людей Москвы; молодой, привлекательной, готовый, на первый взгляд, носить ее на руках всю жизнь. Ее чувство к мужу, тем менее, было несколько второстепенным, если сравнить его с жаждой роскошной жизни, постоянными походами в фешенебельные рестораны, неустанными покупками бриллиантов, шляпок и платьев. Некоторое время она искренне наслаждалась сознанием того, что ей завидуют все подруги и почти весь мир. Однако уже в свадебном путешествии проявился характер Алексея: разумеется, он шел на уступки жены, старался быть предупредительным, участливым, но на этом заканчивалось его благодушие. Когда речь доходила до принятия решений, он хотел главенствовать, не уступая ей ни пяди. В глубине души Елена упрекала мужа в непримиримом упрямстве и ярко выраженном эгоизме. Так она впервые поняла, что ее власть над ним не безгранична. Вначале это ее так задело, что она всем своим существом пыталась протестовать: делала вид, что обижена; не разрешала себя поцеловать. Белосельский сохранял известную выдержку и незаурядное спокойствие. И он оказался прав: еще в Париже она ему сдалась, на милость победителя. Те подарки, которые он ей купил, превзошли самые ее смелые ожидания. Но затем вновь бездна непонимания разверзлась между ними, и они вновь потонули в пучине ссор и размолвок.
Самым серьезным был вопрос с жильем. Белосельский купил дом и взял туда чужих детей, с которыми не был связан ни кровным родством, ни каким еще либо образом, если не вспоминать чудовищную поездку в Б***, одна мысль о которой приводила ее в ужас. И он еще хотел заставить ее жить в этом доме. Само собой разумеется, что Елена отказалась. Алексей видел, что ему никак не удается убедить жену жить рядом с ним, и он уже был готов пойти на уступку – согласиться на ее трехкомнатную квартиру в центре, а в поместье он мог бы наезжать время от времени. Но так он нарушил бы слово, которое дал Милошу и Иве. А он не мог себе этого позволить. С другой стороны, Белосельский явно видел, что они с Еленой, по сути, совершенно
– Сколько мы не виделись уже? – иронично спросила жена. – Но тебя это, видно, мало волнует.
– Я тебе звонил все это время, и раньше звонил, ты знаешь.
– А я, по-твоему, должна была все эти месяцы тебя ждать, сидеть здесь, скучать в одиночестве и гадать: не снизойдет ли на тебе озарение? Да, именно озарение.
– Не надо так говорить…
– Я выскажусь до конца. Ты предполагал, что найдешь девушку поникшую, утомленную, сломленную, которая соскучилась по тебе? Так или нет?
Он молчал, глядя ей в глаза, и видел в них словно замершее море.
– По-твоему, у меня больше увлечений нет, как ждать, пока ты соизволишь явиться ко мне и пытаться все исправить? Ты, наверно, забыл, что у меня имеются подруги, друзья…
Она пыталась вызвать ревность, но Белосельский был спокоен. Видя, что ей не удалась эта уловка, она прибавила с большей обидой:
– Я что, дура, по-твоему? Мне предложили контракт с лучшим модельным агентством Москвы. Все мной восхищаются! Все до единого, кроме тебя!
Она бросила этот упрек, думая вывести Алексея из состояния равновесия, но он остался невозмутим.
– Я рад от всей души твоему успеху.
– Зато я не рада твоим поступкам… Кстати, ты мне так и не объяснил, откуда вообще взялись эти дети? Твой охранник же пристроил их в семью? Зачем ты их оттуда забрал?
– Откуда ты знаешь, что сделал он? А, Виталий тебе сказал… У него слишком длинный язык.
– Я тебя просто не понимаю. Твои поступки сбивают меня с толку. Раз ты поступаешь именно так, то и я буду принимать те решения, которые тебя не понравятся.
– Что ты хочешь сказать?
– Ты никогда не думал о том, что за мной может ухаживать молодой человек? Более харизматичный, чем ты?
– Елена, если ты хочешь вызвать мою ревность, то этого не будет. Видишь ли, ты забыла: я различаю правду и ложь. Никакого молодого человека нет. А вот то, что ты флиртуешь направо и налево, это я вижу ясно. Если ты желаешь, то такой человек, конечно, появится. Но я пришел не ссориться. Я пришел спросить тебя еще раз – готова ли ты пойти на примирение?
– Конечно, я хочу с тобой помириться. Правда, хочу, – она подошла к нему так близко, что он вновь увидел притягательный изящный овал ее губ, – я этого всегда хотела. Я готова тебя простить. Переезжай ко мне. И все будет как раньше…
– Но…
– Ты угадываешь мои мысли. Но ты вернешь детей, чтобы я никогда их не видела.
Она попыталась обнять его за шею, но он резко высвободился.
– Этого не будет никогда. Если даже я буду жить тут с тобой, Ива и Милош останутся в особняке.
– Значит, ты предпочитаешь их мне?
– Я же буду здесь жить с тобой, нам никто мешать не будет.
– Ты их вернешь или…
– Или мы не договоримся.
Он смотрел в ее глаза и видел непреклонное решение. Есть слова, которые определяют судьбу. Белосельский видел ясно, что пойди он на уступки, ничего не изменится.
– Знаешь, я не хотел тебе этого говорить, – начал он, – но, скорее всего, мы действительно не подходим друг другу.
– Да? А когда ты это понял? Зачем же ты тогда на мне женился? А я тебе скажу: ты показал свое истинное лицо в Париже, когда оставил меня одну, в той мерзкой дыре.