Правозащитник
Шрифт:
– Вы?! Хорошо, давайте поговорим серьезно. Вы думаете, мы просто банк? Филиал советского загранбанка? Так было, скорее всего, лишь в шестидесятых годах, да и то мы всегда делали что хотели. Мы покупали и политиков, и чиновников любого ранга. Оглянитесь, у нас свои люди в муниципалитете, в мэрии, в национальном собрании… Мы влияем на экономику, ну и что, что она французская. Вы думаете, что Вы с Вашим полковником – это весь мир? И мы должны Вас слушать? Вы забываете, что здесь французская земля, и Вам не удастся нас запугать.
– Полковник как раз приготовил очень хороший ответ на Вашу реплику. Он сказал, что за Вами очень давно наблюдает и очень разочарован в господине М***,
– Наивный Вы человек. Вы воображаете, что живете в стране, которая даровала Вам рыночные отношения. Вы знаете о нашем подлинном влиянии?
– Конечно, и это в последнее время стало вызывать серьезную озабоченность. Незаконное участие в долевых капиталах некоторых банков, подозрительные контракты на поставку «оборудования»… мне продолжать?
Лохидзе нахмурился.
– Также в Вашем банке есть счета тех лиц, на присутствие которых мы закрывать глаза больше не намерены…
– Кто это «мы»?
– Я прошу извинить за эти слова, но Вы переоцениваете значение Вашего банка. Сейчас такое положение, что интересы определенных лиц могут обслуживать и зарубежные банки, и для этого Вы совсем не нужны для долевого участия. [4] Идет все к этому. К тому же полковник настаивает на том, чтобы контролировать все Ваши действия без исключения.
4
Все бывшие соцзагранбанки формально участвовали в капитале ЦБ. Именно через них проводились операции по отмыванию денег, покупка недвижимости в Европе и другие сделки еще в начале 60-х и 70-х годов, когда в СССР еще была плановая экономика. В данном случае Белосельский намекает на то, что банк Лохидзе был не так уж и важен для ЦБ (в плане долевого участия в его капитале), так как контролировался влиятельными «тузами» из силовиков. (примеч. Автора).
Лохидзе встал.
– Я не намерен это обсуждать. Я буду отвечать только Сафронову, а не Вам.
Белосельский тоже встал и ушел по-английски, то есть не прощаясь.
Через несколько минут он был уже на бульваре Мальзерб и, увидев красивое кафе, зашел туда. Сев за самый обычный столик, он с непринужденным видом обратил внимание на красивый фонтан со статуями, напоминавшими мифологических героев.
Улыбающийся официант, весело напевающий себе под нос, задорно обслуживал клиентов и почти подплясывал на ходу. Он походил на мотылька, порхающего с цветка на цветок. Приблизившись к Алексею, он положил ему на стол карту меню и произнес безразличным тоном:
– Выйдите через черный вход. Вас ожидает один человек.
Алексей вздрогнул и посмотрел, что вместо карты меню на столе лежит визитная карточка с именем человека, написанным золотыми буквами с внушительными виньетками.
– Вы уверены, что…
Официант произнес серьезным тоном:
– Ведь Вы Алексей Белосельский?
– Готов следовать за Вами.
…Вернувшись в гостиницу часа через три, он очень удивился, узнав, что жены больше нет в номере. Все ее вещи исчезли, и только записка в ироничном стиле: «Я остановилась в отеле ***. Жду тебя! И еще раз спасибо за медовый месяц».
Он встал и распахнул окно. Была уже почти ночь, набросившая свой бархатный покров на Париж; внизу на улице слышалась негромкая музыка; головы прохожих, влюбленных парочек то и дело мелькали за столиками кафе…
А он думал о том, сколько ему предстоит, и что он, по сути,
Глава 12. Предложение Сафронова
Вернувшись в Москву, Белосельский вспомнил о двух сиротах – Иве и Милоше – и немедленно спросил Виталия о том, как им живется в приемной семье. Однако Виталий лишь смог почесать затылок и откровенно признать, что он как-то упустил из виду это обстоятельство и вообще давно забыл об этом печальном эпизоде. Елена, раздраженная, что на горизонте опять появился «цербер», в машине затеяла ссору с мужем. Она считала Белосельского своей полноценной собственностью и пыталась руководить им, но у нее это не всегда получалось. Она не хотела признать, что Алексей является лидером в отношениях. Ей хотелось показать над ним свою власть, она жаждала доказать, что оказывает величайшее снисхождение, даря свою любовь, забывая, что семейное счастье зиждется на взаимном уважении. А себя Елена ставила превыше всего на свете, считая совершенством не только свою фигуру, но и весьма посредственный ум. Поэтому первый день приезда был отмечен очередной ссорой. Главное, Елена хотела жить в особняке, который должен был приобрести Белосельский, но он этого не сделал.
– Мало того, что ты меня загнал чуть ли не в шалаш во время нашего свадебного путешествия, хотя мы должны были жить в пятизвездочном отеле, ты еще и дом не приобрел! В твой хлев я не поеду!
– Какой же это шалаш? Прекрасная гостиница, очень романтичная, в старинном готическом стиле…
– Хватит!
– Почему тебе не нравится квартира? Она в центре города…
Елена отвернулась. Упрямство жены выводило его из себя, поэтому он предпочел замолчать. Тем не менее, в конце дня Елена сменила гнев на милость и даже позволила себя обнять.
На следующий день у Алексея были неотложные дела, поэтому он решил назначить несколько важных встреч.
Была уже глубокая осень, которая всегда находит печальные отзвуки в сердце человека; нависший купол серых туч походил на гигантские морские валы с полотен Айвазовского, когда море изображается таким беспощадным и безжалостным в своей всепожирающей стихии; листья кленов и тополей почти все облетели; дорогу устилал целый шлейф из багряной листвы, превращающейся в черно-бурую массу.
У массивной чугунной ограды стоял вооруженный человек с биноклем в руках. При приближении машины Белосельского он взял ее на прицел своей оптической винтовки. Однако распознав номера и получив указание патрона, винтовка опустилась вниз. Виталий остался снаружи. Белосельский вошел в дом один.
Полковник Сафронов как всегда радушно его встретил в своей гостиной. Он был одет в костюм, а легкая пыль на башмаках позволяла предположить, что их обладатель провел утро не без пользы для себя.
– Я ждал тебя даже раньше…
– А что это за снайпер у ворот?
– Это для отвлечения внимания. На самом деле мои люди давно мне уже доложили о том, что ты едешь. Дорога полностью просматривается и контролируется. Времена сейчас неспокойные, каждый может нанести удар в спину.
– Только не я.
– Да, я знаю… ты вообще исключение из правил!
– В каком смысле?
– В том смысле, что в Париже ты вел себя даже смелее, чем я думал, но старик, кстати, уже получил выговор за неучтивость.
– Значит, Вы знаете, какой он прием мне оказал?
– Конечно. Ты не удивишься, если я скажу, что мне известны почти все детали твоих переговоров?
– Нет, не удивлюсь. В конце концов, я был только курьером.
– Но старик вел себя упрямо, я имею в виду этого Лохидзе. Он очень скользкий тип. Я его называю «старый угорь».